Гнев его уступил место отчаянию, и в эту минуту лицо неведомого создания сделалось потрясающе, поразительно человеческим.
– Нет, не понимаешь ты. Не понимаешь, да и не можешь понять. Дурак я, что с разговорами к тебе явился.
Сжав кулаки, он снова стремительным шагом двинулся прочь и исчез в зарослях.
На следующий день Абита его не видела, но чувствовала: он по-прежнему рядом. Стоило подойти ближе к лесу, из зарослей так и веяло мрачной, горькой обидой.
Оставив на время работу, она повернулась к опушке. Как же жить дальше, когда здесь, у порога, сам Дьявол? А кстати, почему она так упорно считает его Дьяволом? Из-за копыт и рогов? Но разве мать не рассказывала, что в лесу обитает множество всевозможных духов – одни благожелательны, другие враждебны? Мать говорила, что церковь всех их скопом зачислила в дьяволы, однако эти духи существовали на свете задолго до появления христианства. Вспомнив, каким обиженным, растерянным и одиноким выглядел ее гость, Абита решила: нет, на того дьявола, о котором она так много слышала, он совсем не похож.
«А что? Ведь он вполне может быть лесным божком, или каким-нибудь давно позабытым дальним родичем фей – скажем, эльфом, либо гоблином, а то и мятежной человечьей душой, заблудившейся меж миров».
Поразмыслив над этим, Абита рассудила так: кем бы он ни был, от фермы его нужно как-то отвадить. Каким-нибудь оберегом, или защитными чарами – чем-нибудь, кроме золы да соли.
«Однако не слишком ли опасно злить его еще больше? Похоже, он и без того изрядно рассержен, – подумала она, утерев со лба пот. – Но что же делать? Лечь, сложить руки, и пусть творит со мной, что пожелает?»
Покачав головой, она принялась вспоминать уроки матери. Мать знала множество ритуалов, заклинаний и правильных подношений всем этим духам да волшебным созданиям: некоторые помогали оградиться от злонамеренных, другими полагалось попросту задабривать проказливых духов. Абита до сих пор живо помнила, как мать выставляла на крыльцо блюдечко молока, дабы умаслить малый народец: если-де не угостить их, разобидятся и примутся жутко озорничать. Вспоминались Абите и подношения в виде сладостей, а порой – крохотных браслетов или ожерелий из цветов, бисера и волос. Мать объясняла, что важен не столько дар, сколько внимание, знак уважения: ведь духи и феи – братия надменная, горделивая, и им попросту нужно чувствовать собственную важность.
«Может, его удастся если не отвадить, то хотя бы умиротворить, успокоить его измученную душу?»
Подумав так, Абита решила, что попытка – не пытка, но тут же вспомнила о предложении убить Уоллеса и вновь призадумалась: сколько ей помнилось, в Англии духи никого не убивали.
«А впрочем, если я не могу ни прогнать его, ни помочь в поисках ответов, что мне еще остается?»
Вечер она провела за плетением венка из свежих цветов, засохшей кукурузы и пряди собственных волос, а еще испекла горстку медового хвороста из прошлогоднего, собранного еще Эдвардом меда.
Наутро Абита, прихватив приготовленные дары, снова вышла на край кукурузного поля и сразу почувствовала его мрачное расположение духа.
«Может, я совсем спятила? Приношу жертву демону! Ох, не кончится это добром…»
Внезапно чуть дальше, за полем, среди деревьев, появился человек. Абита ахнула. Там, за опушкой, стоял Эдвард. Лицо его укрывала тень, так что черт было не разглядеть, однако смотрел он в чащу, в сторону той самой пещеры.
– Эдвард? Что там? Что тебе обо всем этом известно? – прошептала Абита, робко шагнув к нему и показав приготовленные дары. – Верно ли я решила? Помогут они тебе освободиться? Или я обрекаю на множество бед нас обоих?
Еще шаг.
– Скажи же, Эдвард. Я не знаю, что тут еще поделать!
Образ Эдварда начал меркнуть.
– Нет! Эдвард, не уходи!
Абита рванулась к нему, но с каждым ее шагом он становился прозрачнее и прозрачнее, пока не исчез совсем, напрочь, не оставив даже следа ноги на земле.
– Не бросай меня! – Едва сдерживая слезы, Абита рухнула на колени, коснулась земли в том месте, где он стоял. – Эдвард… я же не справлюсь одна…
Не поднимаясь с колен, она оглянулась в сторону дома, вновь повернулась к лесу, туго намотала на палец прядку волос, закусила губу так, что на языке стало солоно. Наконец она встала на ноги и прижала дары к груди.
– Хелло! – позвала она.
Ответа не последовало, однако Абита чувствовала: рогатый человекозверь где-то неподалеку. И верно: чуть углубившись в заросли, она увидела его сидящим на валуне, спиной к ней, точно дующийся малыш.
Переведя дух, взяв себя в руки, Абита подошла ближе. Рогатый зверь не оборачивался.
– А я тебе кое-что принесла, – сообщила она.
На это он соизволил не спеша обернуться, и его взгляд упал на свернутую узелком салфетку в руках Абиты.
– Подарок. Возьмешь?
На странном, отчасти человеческом, отчасти зверином лице отразилось сомнение, серебристые глаза недоверчиво сузились.
– Подарок?
Развернув узелок, Абита положила перед ним салфетку с хворостом.
Зверь оглядел угощение, и поначалу Абита решила, что он испуган, а может быть, злится – так сморщился его лоб. Неторопливо протянув руку, он взял ломтик хвороста, обнюхал, откусил самую малость, прикрыл глаза, прожевал, откусил еще, а после съел целиком и первый ломтик, и оба оставшихся.
– Вкусно? – спросила Абита.
Зверь кивнул.
Воодушевленная, Абита протянула ему венок.
– И вот еще.
– Что это? – спросил зверь, склонив голову на сторону.
– Венок… венок для тебя, – пояснила Абита, чуть приподняв подношение. – Можно?
Зверь призадумался. Абита уже не сомневалась, что он откажется, но, наконец, зверь едва заметно кивнул.
Только тут Абита заметила, как дрожат ее руки.
«Нет, я и вправду спятила», – подумала она и, двинувшись вперед, остановилась прямо перед ним.
– Его на голове носят.
Зверь склонил голову, и Абита, накинув венок на рога, опустила его книзу, на темя, между больших козлиных ушей. Между делом она легонько коснулась пальцами его шкуры: интересно же, призрак он, или настоящий? На ощупь мех оказался мягким, а пах землей и листвой.
Отступив на шаг, Абита задумалась, что б тут такого сказать.
– Ты… ты… величав, благороден… будто владыка леса.
– Вот как? – Зверь, не сводя с нее серебристых глаз, пощупал венок. – Дар… подношение… вроде ягод от того деревенского мальчишки! Да, это мне знакомо.
