Варя заплакала, и Вознесенский опять обнял ее.
– На этом наша передача подошла к концу, и ее охота закончить словами Флор: любите себя и думайте о других. Спасибо. С вами была программа «Бывает», и я, ее постоянный ведущий, Андрей Вознесенский. Пока.
Варя так ничего и не вынесла из это й передачи, но на душе все равно стало спокойнее. Она сделала все возможное, чтобы вернуть себе свою жизнь. Нелепо. Вернуть жизнь тому, кто лежит под землей. Как всегда, от этих мыслей Варю начало мутить. Она старалась себе твердить, что это всего-навсего ее тело, не она сама. Как волосы, которые выпадают – их не чувствуют. По ним не страдают, только если они не оставляют после себя чистого поля. Так и тело – оно оказалось заменимо.
На руках у Вари были билеты до Буэнос-Айреса, у нее аргентинское гражданство, и она не могла оставаться в России. И если до начала «Бывает» за ней следили, будто она звезда мировой величины, то теперь, похоже, совсем потеряли интерес. Она вышла из здания, ей предстояло добраться до гостиницы самостоятельно. Больше она никому не нужна. Спустившись в сопровождении охраны вниз, Варя вышла во двор перед телецентром. Там уже толпились «зрители», пожевывая бутерброды: они ждали следующей программы. Решив, что Вера Васильевна теперь для нее чужой человек, она дожидаться ее не стала. Тем более, не хотелось травмировать Соню в очередной раз.
Впереди у Вари – одна неопределенность. Жизнь одного человека, тело другого…А вместо будущего – зияющая дыра. Ни денег, ни друзей, ни дома…Возвращаться в Сан Исидро она не могла. Только не в тот дом. Только не в холодную пропасть безликого дома, который все еще хранил в себе память о другой Флор. И словно инородное тело выплевывал Варю из себя.
Она села на поребрик и обняла колени. Варя принялась оттягивать и отпускать чулки.
– Такое безответственное отношение к собственным колготкам было только у моей дочери.
Знакомый голос будто прожег дыру у Вари в сердце. В ответ оно гулко забилось.
– Мама…Мамочка. Ты пришла.
Варя, испытывая совершеннейшую эйфорию, кинулась на шею женщине, сидевшей рядом с ней. Но та ее осторожно отстранила.
– Пожалуйста, не надо…Я пришла поговорить с…тобой, только потому что молодой человек проделал большой путь, нашел меня. Ему даже пришлось нанять переводчика. Все только ради того, чтобы я поговорила с тобой.
– Мам…Мама, это я. Я не знаю, о ком ты говоришь, мамочка…Но я так безумно рада, что ты рядом.
Варя разревелась. Она рыдала в голос, не смея прижаться к родному человеку, который до сих пор не верил ей.
– Прости, Флор. Я не могу объяснить многих вещей, которые ты знаешь о моей доченьке. Но, я умоляю тебя, не терзай мне душу. Моя девочка умерла. Ее нет. И ни за какие года мне не успокоить своего сердца. Я боюсь верить тебе. Это нелепо.
Варя кивнула.
– Отец как? Наверное, снова стал пить?
– Отец Вари не притрагивается к спиртному с того самого дня, как мы узнали. Он не пьет ни водки, ни воды. Он ничего не ест. Ему плохо. И вот еще ты появилась…Он ведь не хотел, чтобы я ходила. Сказал, что поверю тебе, и только и буду думать…А я и так буду думать, хоть и не верю во все это.
– Значит, вы ничего знать не хотите. Не хотите понимать, что я осталась одна. У меня никого нет. Кроме вас. Но и вы меня предали! Неужели ты не видишь моих глаз? Неужели не узнаешь их? Мама?
Женщина поднялась на ноги. И впервые за их разговор взглянула на Флор. Зеленые яркие глаза с небольшими крапинками. Таких больше не было ни у кого.
– Девочка, пожалуйста, я боюсь в это верить, ведь это может оказаться неправдой. Позволь мне жить надеждой, верой в то, что моя доченька на самом деле существует. И у нее все будет хорошо. Я тебе желаю, наконец, вернуться к нормальной жизни, и не звони нам. Мы…я буду думать о тебе каждый день, и надеяться, что у тебя все хорошо. Позволь мне жить этой нелепой сказкой. Ты мне на самом деле очень помогла в этот трудный момент.
С этими словами Светлана Федоровна развернулась, и, ни разу не оглянувшись, ушла. Ее мама не стала прикладывать усилия, чтобы понять, чтобы разобраться. Но теперь Варя знает, что у нее появилась надежда. Знает, что ее мама будет просыпаться по утрам и представлять, что ее дочка все еще жива. Она больше не будет плакать, она больше не будет угасать. Она поверила. И Варя это знала лучше самой Светланы Федоровны.
– Но это не сказка, это так, мама. Дай мне доказать тебе это!
Флор рыдала, размазывая тушь на лице, пока обессиленно не села на траву рядом с дорогой. Мама ушла. Ее мама отвернулась от нее…
– Флор…
Нет, не может быть…Варя соскочила с места и стала жадно искать глазами того, кто произнес имя, ставшее ей вторым родным. Имя, которое на испанском звучало совершенно иначе, чем на русском. У нее не было сомнений – это Лео.
Он подошел сзади и, когда она развернулась, то оказалась лицом к лицу с ним. Его голубые глаза пристально смотрели на нее. В них читалась печаль, сострадание и – Варя боялась предположить – нежность. Да, именно нежность.
Его губы неловко нашли ее. Поцелуй, который был больше похож на первый подростковый опыт, стал неожиданностью для них обоих.
Отстранившись, Лео снова заглянул в ее глаза и на этот раз его язык был настойчив, а губы жадными. Они ловили ее кожу, они ласкали ее шею. Они сушили соленые слезы на ее щеках. Лео крепко прижал к себе девушку, которая вызывала противоречивые чувства в его сердце. Но в одном он был уверен – она должна быть в его жизни. И если надо вместе с ней сойти с ума – он это сделает с удовольствием.
– Мы справимся, Варя. Мы справимся.
– Варя? Мы?
– Я. Я больше не могу отрицать этого. Я, наверное, безумец. Я стараюсь тебе верить. И что бы это ни было, ни мне, ни тебе не дано это понять. Мы справимся. Ты не одна, Варя, я с тобой…
– Лео, я ничего не понимаю. Ты здесь. Этот поцелуй, – смущенно добавила Варя.
– Я хотел, чтобы ты поговорила со своей мамой. Или с той, кого считаешь своей мамой. Я знал, что ты будешь здесь одна, я боялся за тебя. Хотел помочь. Прости, я был дураком. Полез не в свое дело, я должен был тебе сказать. Ничего ведь не вышло…
– Вышло, Лео, вышло. Мне нужна была эта встреча. Сама бы я ни за что не пошла туда, домой. Я боялась. Я боялась, что они закроют передо мной дверь, что мои родители не признают меня. Я боялась остаться без надежды… Но как ты нашел ее? Как?
– Тссс, тихо, это все не важно. Не так уж это было и трудно. Труднее всего – ваш ужасный русский язык.
Лео обнял ее, и они молча стояли, ощущая опьяняющее чувство близости. Никакие слова не могли передать то единение, то понимание и то счастье, которое переполняло их обоих.
– Если ты сейчас же меня не отпустишь, мне будет стыдно, и, заметь, неудобно, идти по улице.
Варя заглянула ему в глаза. Ей еще никогда мужчины так открыто не говорили о своем желании. Оно ей было незнакомо. Варя ясно ощутила, как ее лицо залилось краской.
