— Ну, не будь такой, Кизия. Я ведь говорил тебе, что мыеще встретимся. И не однажды. — Он пошлепал ее ниже спины, и она тут жескользнула к нему в объятия.
— Я буду очень скучать, когда ты уедешь.
— Я тоже. Мистер Хэллам, ты очень красивая женщина.
— О, заткнись. — Она рассмеялась, но ее смутилонапоминание о газетной колонке. — Когда вылетает твой самолет?
— В одиннадцать.
— Вот дьявольщина!
Он рассмеялся и мелкими шажками прошелся по комнате. Стоя вдверях спальни, она молча наблюдала за ним, и ей казалось, что они вместе ужедавным-давно — подшучивают друг над другом, смеются, ездят в метро, болтаютночи напролет, видят друг друга спящими, пробуждающимися, делятся сигаретами имыслями перед утренним кофе.
— Лукас! Кофе! — Она поставила дымящуюся чашку нараковину и похлопала его по плечу через занавеску в ванне. Все это было такестественно, знакомо, радостно.
Высунув голову из-за занавески, он потянулся за чашкой,сделал глоток.
— Отличный кофе. Ты идешь под душ? Она покачалаголовой.
— Нет, благодарю. — Она всегда предпочитала ванну.Особенно по утрам. Своего рода ритуал. Шампунь «Кристиан Диор»,ароматизированная вода, достаточно теплая, закрывающая грудь. В глубокой ваннеиз розового мрамора. Затем теплое полотенце и уютный пеньюар из белого атласа,любимые атласные туфельки со страусовыми перьями — такой мягкий розовый вельветвнутри. Люк улыбнулся и протянул руку:
— Иди сюда…
— Нет, Люк. Правда. Я подожду. — Она все еще быласонной и вялой.
— Нет, не подождешь! — Неожиданно одним плавнымдвижением он снял с нее пеньюар и, не дожидаясь, когда Кизия начнетсопротивляться, легко приподнял ее на согнутой руке и поставил рядом подводяной каскад.
— Мне было скучно без тебя, малышка! — Он широкоулыбался, а она что-то бессвязно бормотала, убирая с глаз пряди намокших волос.На ней остались туфельки со страусовыми перьями. Она стащила их с ног, бросилана пол и стала колотить его по плечам. Видя, как она пытается побороть смех, онпоцеловал ее и заслонил от потока горячей воды. Она нежно гладила его тело, ееруки опускались все ниже… Он смотрел на нее весело и дерзко…
— Ты просто верзила и хулиган, Лукас Джонс, — вотты кто! — выпалила она тоном, не соответствующим смыслу сказанного.
— Но ведь я люблю тебя… — Он излучал мужскуюнадменность, желание и нежность.
— Я тебя тоже люблю. — И как только он закрылглаза, собираясь поцеловать ее, она окунула его в воду и направила струю душапрямо в лицо.
— Эй, малыш, осторожнее. Ты можешь промахнуться! —Но она уже целовала его… Вода струилась по волосам и спине, согревая обоих. Онгладил ее тело, целовал губы, потом поднял на руки. Она обхватила его талиюногами…
— Кизия, ты сошла с ума.
— Почему? — Они удобно устроились в лимузине,взятом напрокат.
Кизия выглядела абсолютно спокойной.
— Ты знаешь, это не тот способ, которым путешествуетбольшинство.
— Да, я знаю. — Она робко улыбнулась ему,потрепала за ухо. — Но согласись, это удобно.
— Согласен. А как насчет комплекса вины?
— Почему? Не понимаю.
— Потому что это не мой стиль. Трудно объяснить.
— Тогда заткнись и наслаждайся. — Она прекраснопонимала, что он имел в виду. — Знаешь, Люк, я погубила полжизни, пытаясьотвергнуть все это. Другую половину я прожила, уступив и ненавидя. Роскошь исаму себя за потворство своим желаниям. Но вдруг это перестало меня волновать.Я перестала ненавидеть, это чувство ушло. Я успокоилась. И, знаешь, эточертовски приятно, правда?
— В твоем мире не все так плохо. Ты удивляешь меня,Кизия. Ты заражена этим и наивна одновременно. Принимаешь всю эту дрянь какдолжное, а затем смеешься над ней, как маленький ребенок. Все превращаешь взабаву.
Прикуривая сигару, он выглядел вполне довольным. Онаподарила ему ящик кубинских сигар.
— Не все, дорогой. Но это уже из другой оперы.
Они устроились на заднем сиденье и ехали, держась за руки.Показалось здание аэропорта. От шофера их отделяло стекло. Кизия нажала накнопку, чтобы опустить его и указать, где остановиться. Затем она снова подняластекло. Они обменялись надменными улыбками людей, рожденных повелевать: она —своим наследием, он — своей душой. Остаток пути проехали молча, держась заруки. При мысли о том, что он уезжает, Кизию бросало в дрожь. Что, если онабольше никогда не увидит его? Что, если все это было забавой? Она открыла этомунезнакомцу душу, оставила незащищенным сердце, а сейчас он бросает ее.
Люка одолевали те же страхи. Но не только. Все полицейскиемашины похожи: светло-голубые, тускло-серые, темно-коричневые с высокойантенной сзади. Он их чувствовал нутром, как сейчас. Одна из них шла следом наприличном расстоянии. Его интересовало, как они могли узнать, что он в машинеКизии. Был ли он под колпаком, когда летел из Вашингтона или когда с Кизиейпоздно ночью возвращался в ее дом? Последнее время они все чаше стали следитьза ним. И не только у тюрем. Везде. Звери.
Водитель взял багаж Люка, Кизия осталась в машине. Черезнесколько минут Лукас заглянул в окно.
— Ты проводишь меня до выхода, малыш?
— Это как под душем или у меня есть выбор? — Ониулыбнулись, вспомнив небольшое происшествие минувшего утра.
— Сейчас твой черед выбирать, мой был под душем.
— Мой тоже.
Он взглянул на часы, улыбка стерлась.
— Может, тебе лучше остаться здесь и сразу вернуться вгород? Было бы глупо с твоей стороны давать лишний повод для шума.
Он разделял озабоченность Кизии. Ей ни к чему газетнаятрескотня, которой не избежать, если кто-нибудь увидит их вместе. Он — не УитниХэйворт III. Он — Лукас Джонс, по-своему интересующий прессу, но этот интересне пошел бы на пользу Кизии. Что будет, если полицейские из голубой машиныподойдут к нему? Ведь это может разрушить все, может просто-напросто отпугнутьКизию от него.
Лукас наклонился, она протянула руки и поцеловала его.
— Лукас, мне будет плохо без тебя.
— Мне тоже. — Они слились в поцелуе, она гладилаего волосы. От него пахло зубной пастой и кубинскими сигарами — чудноесочетание. Чистое и сильное, как сам Люк. Честное и живительное.
— Хорошо. Мне будет нелегко пережить твой уход… — Наглазах появились слезы, и он решился.
— Оставайся. Я позвоню тебе вечером. — И тут жеисчез. Хлопнула дверь, она увидела его удаляющуюся спину. Лукас не оглянулся.Кизия плакала.
Возвращение в город было печальным. Ей хотелось побытьнаедине с еще сохранившимся в машине запахом сигар. И с мыслями о минувшем.Неожиданно что-то вернуло ее в настоящее. Почему она не проводила его? Чегоиспугалась? Устыдилась? Почему бы ей не послать всех к черту?
