В последнее время старые кредиторы начали требовать выплаты долгов, так как суммы процентов им было уже недостаточно. Эдуард сбивался с ног, занимая у друзей, даже у Роберта Оуэна. Но не успевал он отдать одному кредитору, как с тем же требованием возникал другой. Отчаявшись, Эдуард написал своему брату-регенту в надежде, что тот поможет.
«Мой дорогой брат!
Память о том, с каким безграничным доверием я всегда обращался к Вам в былые дни… каким надежным другом Вы были для меня в самые волнительные мгновения моей жизни, не позволяет мне предоставить Вашим министрам первыми ознакомить Вас… с этим официальным прошением об облегчении тех стесненных обстоятельств, в которых я в настоящий момент нахожусь. Я более не мог сдерживаться от принятия этого шага. Уверен, что Вы рассмотрите мою просьбу со всем пониманием и добросердечием. Всячески выражаю Вам самую теплую привязанность и благодарность и остаюсь вечно Ваш преданный и любящий брат
Эдуард».
Жюли только недоверчиво покачала головой, когда он дал прочесть ей письмо. Эдуард всегда настолько полагался на ее мнение и интуицию, что советовался с ней по всем личным вопросам.
— Мне не нравится сам тон письма, mon ami. В нем есть какая-то фальшь… Ты здесь унижаешь себя…
Эдуард разом вскипел:
— Чушь! Мы с Георгом друзья, и он не хуже меня знает, что такое каменный жернов долгов вокруг шеи. Он и на принцессе Каролине женился лишь для того, чтобы освободиться от долгов… — Эдуард вдруг осекся на полуслове, заметив настороженность Жюли.
Значит, вот он — единственный способ, каким королевский сын может избавиться от долгов! Жениться на принцессе. Боже всемилостивый, уж не это ли задумал Эдуард?! А может, Георг подскажет ему этот путь?
А Эдуард продолжал бушевать:
— Пусть откажет, если ему так хочется! Тогда я направлю свое требование в правительство, уж они-то не смогут мне отказать.
— Не смогут? И что же дает вам такую уверенность, сэр?
— Начнем хотя бы с того, сколько снаряжения я потерял, находясь на действительной службе! Семь комплектов. Мадам, вы только вдумайтесь — семь комплектов общей стоимостью тридцать тысяч фунтов стерлингов… и некоторые из них еще не до конца оплачены…
— Эдуард, mon ami, а не лучше ли нам просто постараться жить попроще? Нам вовсе не нужно сразу четыре особняка, и я готова отказаться от назначенного тобой содержания в тысячу фунтов…
— Довольно, мадам, это не разговор! Почему мы должны жить как нищие? Как какие-то захолустные сквайры. Я принц и хочу жить как принц. А что касается вашего содержания… я всегда сожалел, что оно слишком маленькое. Мой брат до сих пор выделяет миссис Фитцхерберт шесть тысяч фунтов, даже теперь, когда они расстались…
— Но он регент, сэр…
Эдуард все же проявил непреклонность, и письмо было отправлено. Ответ пришел от премьер-министра графа Ливерпуля — Георг счел ниже своего достоинства ответить сам. В письме сообщалось, что в помощи Эдуарду отказано.
Не успокоившись, Эдуард решил обратиться к министру внутренних дел лорду Сидмуту, занимающему пост премьер-министра во времена гибралтарского дела. Наверняка тот сможет припомнить блестящую работу Эдуарда в Гибралтаре! Но лорд Сидмут смог припомнить только чрезмерную суровость и жестокость герцога и выразил сожаление о том, что не может предложить ему помощь.
Тогда Эдуард предпринял последнюю попытку и направил в правительство счет на утраченное снаряжение с требованием компенсации. На это ему пришел сжатый ответ, в котором говорилось, что армейский устав не предполагает оплаты такого рода утрат.
На помощь в конечном счете пришел Роберт Оуэн, для начала поддержавший Жюли во мнении, что им нужно снизить расходы и постараться жить по средствам, если, конечно, его высочество не хочет оказаться в долговой яме.
Кроме того, мистер Оуэн предложил Эдуарду передать семнадцать тысяч из своего годового дохода двум его доверенным лицам Уильяму Аллену и Джозефу Хьюму. Эти люди, оба весьма состоятельные и надежные компаньоны по бизнесу, должны были постепенно выплатить долги герцога в течение шести лет.
Жюли пришла в восторг от этой идеи. Всего через несколько лет Эдуард будет свободен от долгов!
— Но выходит, на жизнь мне остается только семь тысяч фунтов!..
— Этого достаточно, сэр. Который из особняков мы бы хотели оставить?
Эдуард тяжко вздохнул:
— С Касл-Хилл я расстаться не могу…
— Значит, Касл-Хилл. А теперь давайте подумаем, сэр, нужно ли нам такое обширное хозяйство и столько прислуги.
— А дальше ты предложишь мне возить на тележке уголь, а еду будешь готовить сама.
— Кстати, сэр, это был бы любопытный опыт… но если серьезно, я не вижу необходимости держать более одной кареты.
— Я вижу, твоя фантазия разыгралась, женщина. Я, конечно, люблю пешие прогулки, но как принц и джентльмен…
— И зачем вам такое количество лошадей, сэр? Я знаю, что вы любите верховую езду, но ведь вы все равно не сможете ехать на всех лошадях одновременно.
Споры длились еще несколько дней, временами со всей серьезностью, но чаще шутливый настрой Жюли помогал облегчить суровость перспективы. Теперь им предстояло жить только в Касл-Хилл, у Эдуарда осталась одна лошадь, а Жюли снизила содержание до четырехсот фунтов.
Предпринятые меры пользы не принесли. Стараясь из последних сил держаться в рамках обещанного, лишив себя почти всего, что составляло понятие достойного существования, Эдуард все равно не мог укладываться в семь тысяч фунтов в год. Таким образом ему не оставалось ничего, кроме как покинуть Англию и поселиться на континенте, где жизнь была гораздо дешевле. Оставив Жюли паковать вещи, Эдуард поехал в Брюссель, где ему удалось найти подходящий домик за низкую плату. Домик, правда, оказался весьма запущенным и явно требовал ремонта и отделки. Позабыв о том, что приехал в Брюссель экономить деньги, Эдуард занял большую сумму для того, чтобы привести новое жилье в соответствие со своими запросами и вкусами Жюли.
Любовные проблемы принцессы Шарлотты разрешились сами собой. Теперь она звалась так — ее королевское высочество принцесса Кобург-Саксонская.
В огромной темно-красной зале Карлтон-Хаус, где только что состоялась торжественная церемония бракосочетания, Эдуард внимательно разглядывал всю свою семью — крошечную, миниатюрную матушку, беспрерывно подносящую к носу нюхательный табак, стоя бок о бок с регентом, грузным и тучным, но все же блистательным во всем великолепии фельдмаршальской формы, своих братьев герцогов Йоркского и Кларенского (они успели порядком поднакачаться бренди и едва держались на ногах), своих сестер, буквально утопающих в бриллиантах, почему-то не скрадывающих их жалкого и трогательного вида. Унылое зрелище представляли собой его несчастные сестры. И почему они до сих пор не вышли замуж?
