«К сожалению, даже успешное освобождение – это еще не конец всех страданий. У освобожденных заложников часто наблюдаются странные реакции, впервые описанные после захвата в 1973 году заложников во время ограбления банка в Стокгольме. Между террористами и их узниками устанавливается сильная психологическая связь, получившая название стокгольмского синдрома. Пережив эмоциональное потрясение, многие бывшие заложники начинают симпатизировать террористам, с которыми они находились в очень тесном контакте и от которых зависела их жизнь. Кроме того, большинство бывших заложников довольно долгое время переживают посттравматическое стрессовое расстройство. Его симптомами могут быть бессонница, потеря аппетита, апатия, внезапные вспышки ярости, трудности в общении с близкими. Иногда освобожденные заложники переживают так называемую вину выжившего. Человека преследует мысль о том, что он каким-то образом виновен в смерти других заложников… Все эти реакции естественны, со временем человек избавится от них. Исключения составляют лишь похищенные ради выкупа миллионеры – владельцы крупных компаний. Опыт беспрекословного подчинения воле похитителей особенно болезненно действует на тех, кто сам привык отдавать приказы и распоряжения».
Алан Белл, профессиональный телохранитель, специалист по безопасностиБосс и партнер Патаркацишвили Борис Березовский, в тот период заместитель секретаря Совета безопасности РФ, а по сути, мне кажется, руководитель этого важного государственного органа, наверное, и есть тот самый человек, который вполне мог принимать решения в нашем вопросе, равно как и в вопросе освобождения всех других попавших в заложники российских журналистов. Для этого у него были и финансовые возможности, и политические полномочия. Вспомните, каким колоссальным влиянием он обладал на ближайшее окружение Президента РФ Бориса Ельцина. Вспомним еще, как зам. секретаря Совбеза чартером прилетел в Грозный и при съехавшихся видеокамерах триумфально увозил с собой им же освобожденных сотрудников ОРТ – Романа Перевезенцева и Вячеслава Тибелиуса. В телевизионных комментариях говорилось о сложных переговорах, тщательно продуманных и спланированных шагах, многоходовых комбинациях – все ради освобождения невинных и несчастных журналистов. Активное участие при освобождении наших коллег – Юрия Архипова, Николая Загнойко, Николая Мамулашвили и Льва Зельцера – принимал тогдашний секретарь Совета безопасности Дагестана Магомед Толбоев, один из подчиненных Березовского. Значит, Борис Абрамович и есть тот, кому и мы с Владом Черняевым должны быть признательны и сказать свое большое и искреннее спасибо. Только вот как-то сразу и несколько вопросов возникало к нему. Да вот задавать их уже поздно, нет с нами больше Березовского. Остается лишь строить предположения, которыми я поделюсь чуть ниже…
Однако я отвлекся и забежал несколько вперед. Пока еще мы оставались заложниками. Мы все еще находились в «камере», шестой по счету, считая яму. Наш сырой полуподвал задней стеной выходил на дорогу, откуда через крохотное вентиляционное отверстие до нас отчетливо доносились голоса прохожих, особенно часто мы слышали играющих детей. Там все так же бурлило лето. Своими приглушенными птичьими голосами оно изводило нас особенно изощренно. А когда шел дождь, мы совсем притихали и слушали, как где-то наверху обильно льет на крышу, а потом, когда дождь затихал, его ровное гудение дробилось на части и переходило на отдельную мелкую капель. И вот дождь уже кончался, но еще долго здесь и там капли продолжали назойливо стучать по лужицам.
У нас же царили сырость и духота. Пространство бледно-черного обиталища тяжело висело вокруг. Отсыревшая одежда так плотно прилегала к телу, что отлипала нехотя, как липучка. Мы не могли полной грудью вдохнуть воздух, нам просто не хватало кислорода, и мы иногда даже припадали к зарешеченной дырочке вентиляции, пытаясь вдохнуть свежего воздуха с запахами лета.
Кормилец наш Ахьяд и вечно хмурый вооруженный охранник невольно воротили носы, входя в наше помещение – настолько сильна была разница между воздухом на улице и у нас в «камере». Тогда Ахьяд принес нам тарахтелку – вентилятор 1953 года выпуска, чтобы хоть как-то расшевелить затхлый и влажный воздух. Вентилятор, скрипя, поворачивался из стороны в сторону и старался продуть подвал изо всех сил, но поскольку вентиляции как таковой не было, свежее не становилось, только чуть прохладнее. Но зато какая забота о заложниках! Нам принесли даже зубную щетку и полтюбика зубной пасты. Наконец-то мы могли почистить зубы: сначала я, потом, промыв щеточку, Влад. Оголенные нервы выбитых передних зубов я чистить не мог, разинув рот, тщательно и долго чистил коренные. Не представляете, какая свежесть образовалась во рту! Эта маленькая гигиеническая процедура оживила слегка притупившиеся ощущения естественной человеческой опрятности и чистоты. Наверное, чувство брезгливости – главное, что отличает цивилизованного человека от дикаря.
Чем ближе становилось 17 августа, тем чаще Ахьяд давал обнадеживающие обещания о самом что ни на есть настоящем освобождении, которое произойдет в самое что ни на есть ближайшее время. Нам самим казалось, что сутки уже не такие бесконечно долгие, как раньше, они немного поджались и стали проходить чуть резвее. Об их смене мы по-прежнему узнавали по приглушенным звукам извне. Подтверждением наступившему новому дню служило появление Ахьяда с едой в сопровождении своей тени – безмолвного вертухая-автоматчика. Они дважды, а иногда и трижды в день носили нам еду, но главное, непременно горячее блюдо, всегда подавалось утром. Вот так вот, есть ведь еще богобоязненные люди на свете, черт подери!
О 17 августа как о Дне нашего освобождения нас никто не предупреждал. Мы всегда представляли себе этот праздник ночным, а тут действие началось в солнечный день-деньской. Дверь открылась, и вместо Ахьяда с «тенью» появились новые фигуры, лица которых невозможно было разглядеть в контровом свете дверного проема.
– Всё, едете домой. Завязываем глаза и тихо садимся в машину.
