— Извините, пожалуйста, — сказала через какое-то время Эмили, — но… я не могла видеть вас раньше? Это, конечно, звучит несколько странно… — Девушка покраснела и осеклась.
Гарриет так гордилась своим умением вызывать в людях симпатию, что не могла не воспользоваться возможностью пустить его в ход.
— Что вы, тут нет ничего странного, — улыбнулась она. — Я иногда выступаю по телевидению и много езжу с лекциями по всей стране. Раз вы меня запомнили, значит, я произвела на вас впечатление, и это мне льстит.
Лицо Эмили снова пошло пятнами, что при ее общей бледности бросалось в глаза.
— Да, я вспомнила, я слушала вас. Некоторое время назад, — сказала она боязливо.
— Вот и прекрасно, — ответила Гарриет, вытягиваясь на полотенце. «Что же ее беспокоит, эту малышку?» — спросила она себя.
— Но… но я не помню, о чем вы говорили. — Эмили вся поджалась, словно готовясь кинуться прочь.
— О жестоком обращении взрослых с детьми. Я психиатр, мисс Харпер. Но не сейчас, ибо и мне временами хочется отдохнуть. — Главное, говорить очень спокойно и не делать лишних движений, тогда все пойдет хорошо.
— Психиатр? — переспросила девушка так, словно в рот ей попало что-нибудь неприятное.
Гарриет, привычная к подобной реакции, ничуть не смутилась.
— Да. Но скорее юнгианского направления, чем фрейдистского. Я случайно занялась этим вопросом. Верней сказать, ненамеренно, ведь свою практику я начинала в обычном ключе. С профилактических собеседований и тому подобных вещей. А поскольку я женщина, то мужчин в моей клиентуре почти не имелось. Мужчинам в силу разных причин неловко откровенничать с женщиной-аналитиком, и потому ко мне шли одни дамы. Со временем обнаружилось, что многие из моих пациенток либо сами жестоко обращаются со своими детьми, либо замужем за мужчинами, считающими порку лучшим способом воспитания. — Она подняла голову и глянула на свою неестественно серьезную собеседницу. — О, дорогая, простите меня. Я заявила, что приехала отдыхать, а сама разглагольствую о работе.
— Ничего, — вымученно-вежливо ответила Эмили.
Они провели в молчании около получаса, потом заскрипела калитка. Миссис Эммонс в шикарном лилово-алом купальнике и в солнечных очках, на оправе которых искрились невероятно крупные фальшивые бриллианты, величественно проследовала к бассейну.
— Господи помилуй! — возгласила Гарриет и вновь улеглась.
Немногим позднее появилась миссис Грейнджер — в огромной шляпе с искусственными цветами и в таком умопомрачительном пляжном костюме, что ее самое в нем было не различить. К этому времени миссис Эммонс уже полоскалась в мелкой части бассейна, издавая трубные звуки.
Розовая — скорее от смущения, чем от солнца — Эмили Харпер скатала свое полотенце, пробормотала несколько неразборчивых слов и убежала. Гарриет, приподнявшись на локте и досадливо хмурясь, долго смотрела ей вслед.
Мыс заканчивался небольшим скальным уступом. Устроившийся на нем Джим Саттон мрачно сматывал леску, подтаскивая блесну. Недоеденный сандвич, валявшийся рядом, уже собирал к себе муравьев.
— Привет, Джим, — сказала Гарриет, подходя к нему сзади.
— Привет, — ответил он, не оборачиваясь. — Ходят слухи, что в этом озере прорва форели.
— А удачи все нет? — улыбнулась она.
— Нет. — Журналист вновь закинул блесну. — Впрочем, в прошлом году я таки вытянул тут четырех огромных рыбин.
— Может быть, время сейчас неподходящее, — предположила Гарриет. Чтобы не мешать рыбаку, она держалась у него за спиной, хотя выбор такой позиции соотносился не только с рыбалкой. — Я слышала, ты тут проездом. В Денвер, где затевается грандиозный процесс.
— Верно. — Джим опустил взгляд, заметил остатки сандвича и сшиб их ногой в воду.
— Нехорошо мусорить, — укорила его Гарриет.
— А кто мусорит? Я лишь поддерживаю экологическую цепочку, обеспечивая дополнительным питанием всяческую мелюзгу, — ответил он хмуро. — Не знаю, зачем я приплелся сюда. Клевать тут явно никто не намерен.
Гарриет присмотрелась к упавшему дереву и, выбрав местечко, с большой осторожностью села. Устроившись, она облегченно вздохнула: ствол мог оказаться трухлявым.
— Я поставлю тебе выпивку, если ты согласишься отсюда уйти.
— Заманчивое предложение. Как я могу отказаться? — Он стал складывать удочку. — Ты в двадцать первом?
— Да, как обычно. А ты?
— Как и всегда — в сорок втором. — Он придержал блесну и с большим вниманием ее оглядел. — Значит, мы соседи. — Это было вежливым преувеличением. Дорожки, которые шли к их коттеджам, соединялись крутой кружной тропой. Минут десять ходьбы, если идти вниз, а на подъеме — и все пятнадцать.
— Может, заглянешь как-нибудь? — деланно безразлично спросила Гарриет, стараясь не выдать волнения.
— Приятное приглашение. — Журналист повернулся. — Не хитри, Гарриет. Я в полном порядке, и мы давно уж не дети.
Она легко встала и положила руку ему на плечо.
— Не дети. — Они были почти одного роста и стояли в позиции, идеальной для поцелуя, чем и не преминули воспользоваться. — Я скучала.
— И я скучал. — Они локоть к локтю двинулись по тропинке. — У тебя кто-нибудь есть?
— Никого… в принципе. — Она пожала плечами. — А у тебя?
— Была одна женщина, очень чувственная, но мы расстались. Это походило на шок. Все остальное не задевало.
Из-за первого поворота вывернулся долговязый, одетый во все черное человек. Это был мистер Лорпикар. Он молча кивнул парочке и проследовал дальше — с отсутствующим и решительным видом.
— Странный тип, — сказала Гарриет.
— Он из тридцать третьего? — спросил Джим и оглянулся через плечо, не прерывая шага.
— Кажется. — Гарриет засунула руки поглубже в карманы брюк и неприметно покосилась на спутника.
— После обеда я видел его с этой девчонкой — Харпер. Уверен, кстати, что мы с ней встречались. Не могу только вспомнить где. — Они поднялись на взгорок, между сосен завиднелся главный корпус курорта «Лост-Сэйнтс». — Черт, не люблю, когда что-нибудь забывается.
Гарриет ласково улыбнулась.
— Не думай об этом. Возможно, ты виделся вовсе не с ней, уж очень она бесцветна. Ее родители тоже напоминают напуганных зайцев. — Она призадумалась. — Судя по девочке, можно было бы предположить, что кто-то из них либо тиран, либо истерик, однако ничего подобного нет. Они попросту заурядны, и дочка растет им под стать.
— И это говорит психиатр, — ехидно хмыкнул Джим Саттон, толкая широкую дверь. Спутник и спутница вошли в главный корпус и уже больше не говорили ни об Эмили Харпер, ни о странном мистере Лорпикаре.
Тело и жесты Ника Уайлера всегда почему-то оказывались несколько великоватыми для окружающего пространства. Его радовала собственная избыточность и огорчало то, что прочие не хотят разделить его радость. Величественная жена Ника Элеонора любила носить длинные юбки и гватемальские крестьянские блузки. Парочка эта поселилась прямо у озера — в одном из самых просторных и дорогих коттеджей курорта.
