— И как тебе Иерусалим? — поинтересовалась она из вежливости у Марата.
— Хорошо… — рассеянно признал Марат, заказавший себе из познавательного интереса невыдающегося местного пива. — И мне хорошо, и вообще… Хотя знаете, — прищурился с деланым скепсисом, — как-то не гламурно…
— Не то, что у тебя на Маскве, — понимающе кивнула Маша.
— …Тем более, что он из Нижнего Новгорода, — вставил Никеша.
— Я — из России, — многозначительно объявил Марат. — А у нас там, включая города Медвежьегорск и Лесосибирск, гламур сейчас — главное слово…
— Я в курсе, — утомленно скривилась Маша. — Символ веры. Все молятся, а отдельные нонконформисты ниспровергают…
— …На деле играя в ту же игру… — Никеша подбросил монетку, поймал и, перевернув ладонь, припечатал к столу. У наших, подумал, тема везде одна. Что болит, о том и… «Россия для нас — родовая травма». Кем сказано?..
— Вообще это уже не просто маразм, — Марат вдруг грохнул стаканом о столешницу, — а маразм какой-то многослойный. Мы сами довели собственную страну, собственную жизнь до такого состояния, что всматриваться и вдумываться в происходящее — себе дороже. Тогда мы дружно позасовывали головы даже не в песок, а в компостную кучу — и теперь, значит, со знанием дела, с утомленным похмыкиваньем пресыщенных аристократов вальяжно констатируем, что, мол, три карата в пупке это отстой, колхоз и мода позапрошлого сезона, а вот двенадцать в заднем проходе! О! самый что ни на есть писк… А потом сами же спохватываемся и начинаем охать: гламур, блин, заел!..
Мужик оживал на глазах: разговор, что ли, его расшевелил?.. Тот еще бюргер, подумал Никеша, косясь на Марата.
— Не понимаю, чего вы удивляетесь, — повозил он по столу пинту «Килкенни». — Естественно, страна, где по семьдесят-восемьдесят тысяч человек загибается в год от передоза всякой самопальной ангидридки или героина, бодяженного известью и крысиным ядом… Где только в одной какой-нибудь Иркутской области бухающие разведенный растворитель подыхают от отравления по десятку-полтора особей еженедельно, а в Москве в гламурной, на хрен, Москве! — по сотне в месяц… — Никеша и сам чувствовал, что расходится. — Ну и чего — вы полагаете, это удивительно, если именно такая страна дружно бросается дрочить на блондинку в мармеладе, лимонаде, ламинаде?..
(Вот интересно: после пары месяцев на Земле обетованной, непохожей, противоположной, ПОЛЯРНОЙ отечеству во всем абсолютно, — причем количество тут знакомых и повсеместная родная речь ощущение ирреальности России парадоксальным образом только усиливали — он уже вроде и не мог воспринимать дом как объективную действительность… Но стоило появиться человеку ОТТУДА, как моментально принялось таять окружающее, словно он возвращался от чудного, цветного, безмятежного сна к единственно возможной тошнотворной яви…)
— Мне нравится альтернатива… — пробормотала Маша и хлебнула своего красного вина.
Они замолчали. (Только тут стал слышен не по-здешнему деликатный галдеж компании молодняка через столик: то ли в честь Шаббата те скромничали, то ли вообще были туристы. Хотя говорили вроде на иврите…)
— Тем более, что она ложная, — произнес поле паузы Никеша таким вдруг напористым тоном, что остальные одновременно на него посмотрели. — Какого черта! Мне всю дорогу впаривают выбор между надутым, как гондон, посетителем понтового ресторана и заживо разложившимся глотателем стеклоочистителя. Хотя, имея головной мозг вместо пары ганглиев, нетрудно ведь допереть, что по сути между этими вариантами разницы-то нет! И что настоящий, осмысленный выбор, то есть вообще человеческое существование как таковое, начинается только за границами описанной, блин, парадигмы!..
— В этих границах находится подавляющее большинство твоих соотечественников, — заметила Маша. — Во всяком случае, их сознание…
— Тем хуже для моего отечества, — раздраженно дернул плечами Никеша. — Но что это меняет для меня лично? Почему я должен иметь ко всему этому какое-то отношение? Да наплевать мне, ребята, на ваши онанистические мантры: статусы, бабки, бренды, понты, пальцы… Типа вопрос действительно стоит так: хорошо это все или плохо?.. — Никеша помотал головой, словно вытряхивая из нее только что озвученное. — Да для нормального человека этого вообще не существует! — он пристукнул обеими руками по столу, едва удержавшись, чтоб не врезать от души. — Блин… Человек, если он человек, просто никогда не станет уделять этому бреду сколь-нибудь серьезного внимания! Не-ин-те-рес-но мне это! Никогда я не буду жить этим, как этим можно жить? Это же все какой-то малярийный галлюциноз, не сопрягающийся с объективной реальностью…
— Ну почему не сопрягающийся… — качнул бровями Марат. — Просто это проекция ряда человеческих качеств: жадности, тщеславия…
— Не столько человеческих, сколько скотских, — уточнил Никеша.
— Да тоже, Никит, человеческих… Скажем, тех, что в человеке от скота… Но отвратность торжествующих нынче установок в том, что принято считать: этой своей частью наша натура исчерпывается. Хотя на самом деле…
— …На самом деле, — перебил Никеша, — человека, в целом, как вид, до набора рефлексов утоптать все равно невозможно. Природа его этому противится. Он — все равно объемней, сложней, многомерней. Я не к тому, что он там сильно гордо звучит, а просто к тому, что не упихивается ни в одну из до сих пор предложенных трактовок, как идеалистических, так и наоборот. И уж точно — в такую убогую. Все равно ему сплошь и рядом нужно большего, хочется странного, ненасущного… того, что он сам часто затрудняется понять и сформулировать… И сколько ни корми его телевидением, все равно в каждой популяции будет рождаться определенный процент, к такому корму невосприимчивый. И сам факт нашего здесь трепа — факт и содержание — исчерпывающее тому доказательство…
— Страшно узок их круг, — тихо нараспев произнесла Маша, — страшно далеки они от народа…
— А что народ? — процедил Никеша, ни на кого не глядя (вспомнив древнюю похабную Антонову присказку). — Народу — х… в рот. А он улыбается: «Два, — говорит, — полагается!»
— Слышу голос настоящего демократа, — фыркнул Марат.
— Да нет никакого народа! — досадливо отодвинул опустошенный стакан Никеша. — Я вообще не уверен, что стоит говорить о людях в среднем, в массе. В массе человек выходит как раз таки быдлом. Подгонка под общий знаменатель, как правило, и упрощает его до естественной, то есть скотской основы. Общее у людей — их биологический базис. А собственно человек, то есть индивидуальность, начинается с того, что у каждого — свое. Человек — тварь штучная. По определению. Я, лично, — сам по себе, я не репрезентирую никакую массу. Но ведь и каждый, вообще каждый, — сам по себе…
Че-то я, однако, разошелся, подумал он. Оглядел пустую посуду, подкинул монетку и осведомился:
— Ну что, сидим тут или пойдем?..
3
Апартаменты Машкиного приятеля имели место на втором и последнем этаже довольно обшарпанного дома на Эйлатской, крошечной улочке, запутывающейся в полутрущобный лабиринт справа от Nissim Bachar (если идти наверх, к Яффской), на горке. И состояли из единственной комнаты с кухонной выгородкой и балконом, откуда открывался вид на плоские крыши, теснящиеся беленые стены, ящики кондиционеров и бочки бойлеров. Балкон напротив — деревянный, крытый, резной — частенько экспонировал живописный быт огромного ортодоксального семейства.
