краже рамы, которая так и не нашлась, и он провел три месяца в тюрьме.
Что до истории с похищением «Моны Лизы» в 1911 году, Винченцо Перуджу судили в его родной Италии, где его поймали. Его адвокат описал преступление как эстетическое помешательство, усугубленное патриотическим пылом. «Я влюбился в нее», – говорил Перуджа о «Моне Лизе», и для него было делом чести принести портрет к себе домой. И не важно, что Перуджа требовал за картину наличные, а Франция владела картиной на законных основаниях, – уловка сработала. За одно из самых возмутительных преступлений против искусства Перуджа провел под замком в общей сложности семь месяцев и девять дней.
В обоих случаях похищенные картины вернулись неповрежденными. Именно такого исхода жаждет для себя Брайтвизер, подчеркивает адвокат. Он уже провел в тюрьме больше времени, чем похитители «Герцога Веллингтона» и «Моны Лизы», вместе взятые. Судьба коллекции трагична, признает адвокат, однако нельзя винить Брайтвизера в ее уничтожении.
Еще как можно, возражает швейцарский прокурор. Если бы Брайтвизер посещал музеи как все нормальные люди, все произведения искусства до сих пор были бы на своих местах. Любое предположение, будто Брайтвизер – преступник безобидный, говорит прокурор, просто абсурдно. Брайтвизер один из самых злонамеренных похитителей культурных ценностей в истории. Швейцарская полиция насчитала сорок семь различных уловок, к которым он прибегал, чтобы красть. В среднем он крал раз в двенадцать дней на протяжении семи лет. Его преступления уж точно никоим образом не безобидные. Обвинитель предоставляет суду стопку писем от хранителей музеев, владельцев галерей и аукционных домов, в которых они изливают свой гнев и требуют возмещения ущерба. Может, Брайтвизер с его свернутыми набекрень мозгами и не видит вреда, однако это реальный мир; он нанес ущерб музеям, культуре и наследию человечества. Все мы его жертвы.
Сторона обвинения вызывает главу комитета культуры города Люцерна. Тот всячески восхваляет охотничий рог из Музея Вагнера, последний украденный Брайтвизером предмет. «То был уникальный инструмент непревзойденной красоты», – заявляет глава комитета культуры. Созданный в 1584 году, позолоченный, переживший столетия. Даже его наплечный ремень, украшенный гербом Люцерна, обладает огромной исторической ценностью.
Вместе с десятками других шедевров из мансарды охотничий рог потерялся. Из воды извлекли только ремень. Рог, возможно, унесло течением или затянуло в ил. Не исключено, что все эти предметы были выброшены в другие реки и пруды, до сих пор неизвестные, – мать Брайтвизера не сознается. Некоторые из журналистов обвиняют Брайтвизера, его мать или Анну-Катрин в том, что они припрятали кое-что для себя, однако это сомнительно, если исходить из того, что установили следователи. Наиболее вероятный исход гораздо хуже. Почти все изделия из дерева пропали, и, судя по тому, что удалось выяснить Брайтвизеру о последней ночи его коллекции, есть все основания подозревать, что они погибли в том же костре, где и масляная живопись.
Хранитель замка Грюйер, свидетель со стороны обвинения, рассказывает о четырех кражах Брайтвизера в его музее. Позолоченный совок для камина, обнаруженный в канале, был отреставрирован, так же как и гобелен, успевший побывать в придорожной канаве и в бильярдной полицейского участка. Но две бережно хранимые ими картины пропали безвозвратно… Хранитель замка сообщает, что он усовершенствовал систему сигнализации.
Мари-Клод Моран, директор Исторического музея близ горы Маттерхорн в южном швейцарском кантоне Вале, рассказывает о двух предметах, украденных Брайтвизером за одно посещение, мече и табакерке. Меч выловили из канала, а вот табакерка пропала. Табакерка, изготовленная по заказу Наполеона, была расписана прославленным французским миниатюристом Жаном-Батистом Изабе. «Это пастель на слоновой кости, – говорит Моран, – чрезвычайно редкая». В 1805 году на торжественной церемонии Наполеон передал табакерку в дар Вале, на тот момент независимой республике, чтобы подчеркнуть ее нерушимые связи с Францией. «Больше ценности денежной тут ценность духовная, – продолжает Моран, – а также узы между предметом и местом». Умоляя полицию не прекращать поиски вещицы, она с трудом справляется с эмоциями.
Даже Брайтвизера проняло.
– Прошу прощения, мадам, – мямлит он.
– Мы не готовы к подобного рода кражам, – поясняет Моран. – И не можем превратить музей в сейф. Мы ведь служим людям. Мы не можем требовать, чтобы посетители зимой снимали пальто. Это же дантовский ад.
Ее музей занимает четыре этажа, и там два охранника. «У нас не хватает средств, чтобы нанять больше». Второй предмет, украденный Брайтвизером, продолжает Моран, охотничий меч, который также был подарен Вале Францией за двести лет до Наполеона. Меч семнадцатого столетия, сообщает Моран суду, украшен от кончика клинка до навершия рукояти серебряным узором, характерным для того времени.
– Прошу прощения, мадам, – вставляет со своего места Брайтвизер, – мне не хотелось бы вас перебивать, но только клинок относится к семнадцатому столетию. Химические тесты доказывают, что гарда и рукоять были воспроизведены в девятнадцатом веке серебряных дел мастером Гансом-Петером Оэри.
– Откуда вам это известно? – спрашивает Моран, заинтересованная.
– Я прочел книгу о клинках, затем отправился в библиотеку при Музее изящных искусств в Базеле и нашел статью в одном научном журнале, где был подробно описан химический анализ этого меча, – поясняет Брайтвизер. – Я был сильно разочарован. – Музейная табличка с описанием на стене, утверждавшая, что меч полностью оригинальный, лгала, подчеркивает он, словно это вина музея, что он украл предмет с изъяном. – Вы же понимаете, я коллекционер, я люблю, чтобы мои вещи были совершенны.
Моран не просто хранитель музея, но еще историк и специалист по Средневековью. Она лично изучала этот меч и заподозрила то же самое, что и Брайтвизер, вот только она не знала об опубликованных доказательствах.
– Мне бы хотелось знать имя автора, – произносит Моран так, словно беседует с коллегой на академическом форуме.
Брайтвизер называет имя.
Прокурор, на которого чары Брайтвизера не действуют, добивает его в заключительной речи. Он зачитывает отрывок из письма Брайтвизера Анне-Катрин, которое было изъято правоохранительными органами. «Если бы я не оказался под арестом, – простодушно излагает Брайтвизер, – я наслаждался бы сейчас своим счастьем, а заодно и двадцатью, или больше, новыми произведениями искусства». Психотерапевт в своем отчете сообщает, что Брайтвизер «неспособен испытывать чувство вины» и что «риск рецидива чрезвычайно велик».
Если людей вроде Брайтвизера допускать в цивилизованное общество, настаивает швейцарский прокурор, цивилизация обречена. Обвинение просит суд назначить суровое наказание за кражу при отягчающих обстоятельствах. Адвокат Брайтвизера настаивает на снисхождении. Судья подводит итог трехдневному заседанию и отправляет присяжных совещаться.
34
Решение принято через два с половиной часа. В глазах закона гораздо важнее, как крадет вор, чем то, что́ он крадет: ограбить кондитерскую с пистолетом в руке хуже, чем потихоньку унести картину Кранаха. Брайтвизер никогда не прибегал
