не глядела ему в глаза, и как только он отпустил ее, бросилась вон из комнаты, сжимая крестик в ладони. Лисица с тоской посмотрел ей вслед: вот как оставить ее, такую беззащитную и доверчивую, совсем не похожую на цепких столичных девиц?
От самого себя стало тошно, и это чувство никак не желало проходить: взгляд Анны-Марии мешался с высокомерными словами красавицы о вони, и, пока Лисица готовился к ночному бодрствованию, он никак не мог выкинуть из головы ни одно из этих воспоминаний. Диджле же, разомлевший после сытной еды и молитвы, принялся рассыпаться похвалами дому и хозяевам, и каждое его слово, точно укол шпаги в беззащитную плоть, сильно ранило Лисицу.
Половину ночи они собирались в дорогу: Диджле, скрестив ноги, шил из старого тряпья сумку через плечо, как показал ему названный брат; сам же Лисица разделил деньги на четыре неравные кучки: первая из них, не слишком большая, предназначалась для Анны-Марии, вторая, маленькая, - им на еду и ночлег, третью он отдал Диджле с наказом спрятать и никому не говорить о ней, а четвертую – оставил себе; если получится так, что невольно придется расстаться с османом, то никто из них не пропадет. Монеты ярко блестели при свете огня, и Диджле с беспокойством косился на них. Он не спрашивал, откуда Лисица их достал, но на его лице было написано явное недоумение.
На рассвете, когда они вышли из дома, у самого начала дороги их догнала Анна-Мария. Диджле смущенно отвернулся, когда она, не стесняясь немногочисленных в этот час приезжих, взяла Лисицу за руку и тревожно на него посмотрела.
- Я буду ждать тебя, - просто сказала Анна-Мария. – Вот, возьми.
Ее пальцы дрожали, когда она надела ему на мизинец простое стальное колечко, до боли знакомое, и Лисица нахмурился. Подарок показался ему дурным знаком, хоть он и не был суеверен.
- Откуда ты его взяла?
- Нашла в тот день, когда встретила тебя, - ответила она, отворачиваясь. – Уходи же! А то я сейчас опять заплачу.
Лисица неловко поцеловал Анну-Марию в щеку, и девушка крепко обняла его, чтобы в следующий миг разжать объятья и, не оборачиваясь, не прощаясь, уйти.
- Она тебя любит, - Диджле чуть не свернул себе шею, оглядываясь ей вслед. – Но недостойно девице так вести себя. Ты должен взять ее в жены.
- Когда вернемся… - протянул Лисица и не закончил. Впереди еще было время все обдумать, но сейчас весь тщательно выстроенный план с переодеванием казался глупостью. Если бы он остался тем, кем готовила его судьба, то никогда бы он не оказался здесь, среди хмурых карпатских гор, вряд ли бы шлялся оборванцем по Империи, но Бог рассудил иначе. Долгие годы Лисица жил одним днем, не задумываясь о своем будущем, одной надеждой на то, что справедливость и удача никогда его не покинут. Была и любовь, и деньги, и друзья-приятели, но все это напоминало змеиную чешую – рано или поздно она сходит с тела, и нечего об этом жалеть. Сейчас все было иначе: чувство, будто нечто важное ускользает из рук, то, что необходимо удержать любым путем, потому что будущее не вечно будет манить чудесами, а здоровье и сила со временем иссякают, но Лисица не мог понять, откуда оно взялось. Должно быть, он постарел, раз начал об этом размышлять.
- Ты хотел говорить, кто ты, - напомнил ему Диджле, и Лисица недоуменно на него взглянул, поглощенный своими мыслями. Город позади уже казался совсем маленьким среди высоких гор, покрытых лесами, и на лугах по правую сторону широкой реки белесым покрывалом стелился ночной туман, неслышно исчезавший с первыми лучами солнца.
- Я родился и был крещен под именем Йохана фон Фризендорфа, - медленно сказал Лисица. – Далеко отсюда, на севере, у холодного моря, есть такая страна – Швеция. Шесть месяцев из двенадцати у нас лежит снег, такой же белый и холодный, который ты видел на вершинах гор.
Диджле кивнул. Снег он помнил хорошо после перехода через горы – один раз они с проводником сбились с пути и попали в снежную бурю; если бы они не были связаны одной веревкой, то он бы потерялся в воющей белой мгле и замерз до полусмерти. К счастью, тогда они смогли найти пещеру, в которой провели два дня, пока непогода не утихла. Если бы не молчаливые черные люди из неверного монастыря, которые жили в горах, Диджле и его проводнику пришлось бы голодать.
- Мои предки честно служили королю и за это получили дворянский титул. Со временем род разросся, кто-то остался при дворе заниматься делами политическими… Это сношения стран. То есть, когда одна страна торгует с другой и заключает договоры, - пояснил Лисица, и Диджле неуверенно кивнул. – Моя же ветвь выбрала военную карьеру.
- Ветвь?
- Прадед, дед и отец. Я тоже должен был служить в одном из королевских полков. Отец думал отдать меня туда, когда мне исполнилось двенадцать, но не смог заплатить нужной суммы за чин и решил подождать несколько лет. Он клялся, что если не хватит и в следующий раз, то отправит меня сержантом, чтобы вколотили немного ума. Характер у него был тот еще. Во время последней войны шляп с русскими он был тяжело ранен, еще до моего рождения, и доброты ему это не прибавило, даже к домашним.
- Я тоже воевал с русскими, - вставил Диджле, когда пауза в рассказе затянулась. Он искренне недоумевал, как шляпы могут воевать, но уточнять не стал, чтобы окончательно не запутаться и не увериться в том, что названный брат пришел из земли колдунов. Лисица усмехнулся.
- Да, с ними лучше не связываться. Моя мать умерла, когда мне было пять, и меня нянчили старшая сестра да отцовский слуга, который прошел с
