Мария взывала мыслями к духу, ведь язык просто отказывался шевелиться.
Когда вода стиснула и её талию, графиня остановилась. Пригляделась. Навострила слух. И наконец заставила себя говорить:
– Ты слишком запуталась, Устинья. Перестала отличать желаемое и действительное. – Ноги и руки закоченели, гул воды и завывания ветра нагоняли жути, однако ж твердолобость Марии пересиливала физические тяготы. – Нельзя заставить человека полюбить насильно. Твои сумасшедшие замашки только оттолкнули Гаврилу. Ты пугала его. Слышишь?!
За оглушительным всплеском на графиню обрушился град капель. Устинья возникла перед ней, хорошенько окатив стылой водой, и вонзилась когтями в шею. Гнилые губы приблизились к её уху и злобно прорычали:
– Что-то знать о любви может ли кто-то вроде тебя? Сухая, жестокая, – брызгала слюной утопленница, – не любила ты никогда и не полюбишь.
– По-твоему, любить – это убивать безвинных?
– Безвинных?! – взвился дух. – Стоит только напустить мороки, сделаться милой, как они все готовы забыть тех, кто ждал их.
С каждым мгновением призрак сдавливал её горло, перекрывая доступ воздуху. Мария хлопала Устинью по рукам, пытаясь оторвать от себя, но сгубившая стольких людей была необычайно сильна.
– Хотя бы раз взгляни истине в глаза, – просипела графиня.
Хладные пальцы разжались. В лёгкие ударил кислород.
– Договаривай. – Звук её голоса ножом проскрежетал по блюдцу. – Имеешь в виду что?
Графиня дрожала всё сильнее, раскачиваясь взад-вперёд, словно часовой маятник. Грудь тяжко вздымалась. Губы обратились двумя льдинками. Однако она по-прежнему взирала на Устинью с вывозом, не смея опускать головы.
– В толпе, что тянется от озера до уезда, не только неверные мужья. Там были старики и юнцы, у которых едва прорезался пушок под носом. А мой племянник? Он и не смотрит на девочек. Все его помыслы об учёбе. За что он попал под твою немилость?
Из-под длинных чёрных ресниц показался лихорадочный огонь пылающего взгляда. Устинья по-детски дула губы, будто жутко обиделась от слов Марии.
– Твой разум давно помрачился. День ото дня, совершая новое преступление, ты становишься безнадёжным чудови… Ах! – Графиня неловко взмахнула руками, ощутив сильный тычок в солнечное сплетение.
Мария с головой ушла под воду. Чужая истерика лилась в уши вместе с водой жестокими гудящими звуками. Устинья смеялась, плакала, надавливала на грудь графини, не позволяя вынырнуть.
В небе замерцали две звёздочки и тут же потускнели. Веки графини Ельской затрепетали, отяжелели и опустились.
* * *
Илье полегчало столь же неожиданно, как и поплохело. Влас хотел сообщить об этом Марии, которая, ко всеобщему недоумению, как в воду канула. Слуги клялись, что не ведали о том, куда подевалась графиня. Покинуть усадьбу и направиться на поиски самому не позволяло самочувствие мальчика, пребывающего в подвешенном состоянии. Но и оставить Ельскую, очевидно расстроенную произошедшим, не позволяли ни любовь мальчика к тёте, ни совесть.
Скрепя сердце, Влас проговаривал указания брату, чтобы тот мог в случае чего помочь Илье. Под ложечкой тревожно засосало, стоило выйти во двор и вдохнуть морозный запах, который, впрочем, невероятно бодрил и освежал голову. Князь обошёл близлежащие постройки и окрестности, но, к его худшим опасениям, не нашел графиню. Снег валил не переставая. Если следы Марии и были, то их уже давно припорошило. «На кой ей понадобилось идти невесть куда?»
– Рябинка! – позвал мужчина, заглядывая на псарню. Длинноногая борзая с острой умной мордой завиляла хвостом. – Нужна твоя помощь, девочка.
Влас почесал за её свисающим ухом, приподняв уголок рта, когда собака начала радостно облизывать его пальцы. Рябинка уже далеко не молода и бодра, как раньше, однако она по-прежнему обладала острым нюхом и безошибочно брала след лисиц, кроликов и даже косуль.
Достав из кожаного мешка, привязанного к бедру, муфту графини, Влас поднёс её к носу Рябинки. Борзая незамедлительно бросилась обнюхивать незнакомый предмет.
– Найди её, девочка. – Князь отошёл от дверцы, предоставляя собаке полную свободу действий.
Какое-то время Рябинка, поскуливая, просто бродила по двору. Но затем она всё же справилась и стрелой помчалась вдаль. Влас старался поспевать, однако то и дело путался в сугробах. Запинался. Падал. Поднимался вновь.
Взобравшись на очередной холм, он наконец заметил борзую, заливающуюся пронзительным воем. Она кружила над чёрной бесформенной тенью, распластавшейся на снегу.
В ушах зашумело. В мыслях заискрилась сотня вопросов, предположений, каждое из которых было неприветливее предыдущего. Влас кинулся к Ельской. Полы шубы распахнулись. Он растерял по пути перчатки и шапку. Но единственное, что на самом деле занимало мужчину, – это безрассудная графиня, в очередной раз за последние сутки подвергшая себя опасности. Куда подевался её разум?
Бездумно он опустился перед ней на колени, осторожно приподнимая за плечи. Мария испустила тяжкий стон и на секунду приоткрыла глаза. Было видно, что она узнавала его, однако сильное истощение и явное обморожение мешали говорить. Чертыхнувшись, князь поднял графиню на руки и поспешил к дому, весь путь приговаривая какую-то утешительную околесицу.
* * *
Синие губы Марии Фёдоровны не желали покидать его мыслей даже после того, как он передал женщину слугам, велев снять с неё мокрую промёрзшую одежду, переодеть во что-нибудь сухое и обязательно укутать в одеяла. Сам князь отправился готовить для неё тёплое питье: требовалось как можно скорее отогреть графиню. К счастью, самых худших признаков, при которых можно было предположить ампутацию конечностей, не появлялось.
Когда он возвратился в кабинет брата с подносом, Ельская пребывала в сознании, никоим образом не показывая, что с ней приключилась беда. Возможно, Власу так только чудилось. С растерянной полуулыбкой на устах она наблюдала за огнём в камине. Волосы слабым пламенем расползались по плечам, ниспадали на грудь, оттеняя бледноватую кожу, только начавшую приобретать розоватый оттенок. Утопая в просторном кресле, Мария казалась такой беззащитной и уязвимой, что на мгновение Влас растерялся. Захотелось приобнять или хотя бы подыскать подходящие слова, дабы подбодрить её. Однако это чувство пропало, как только Мария Фёдоровна взглянула на него. Видит бог, она умела разозлить его одним лишь взмахом ресниц.
– Не желаете объясниться? – Времени для передышки давать он не намеревался. Либо графиня сию секунду добровольно отчитается за своё беспечное поведение, либо он начнёт выпытывать сам, но нужные ему ответы получит так или иначе.
Мария решительно откинула одеяло, пружинисто вскочила и предстала пред ним в одном только капоте бархатистого зелёного цвета с кружевами на вороте и рукавах. Тоненькая ткань, хоть и была широкого кроя, не скрывала узких запястий и стройного стана, который при желании можно было обхватить целиком одной рукой.
«Глупости». – Влас сердито прошествовал к столику, ставя на него поднос с чашками.
В это время графиня бесшумной поступью подкралась к нему и развернула к себе лицом за локоть. Что-то шло не так: глаза серого оттенка, гораздо более светлого, чем у него, подёрнулись сумраком, сделались смолевыми. Какая-то нелепица, но на него будто смотрела совсем другая Мария Фёдоровна Ельская.
– Желает многого она, да только не объясняться. – Отзвук её голоса обволакивал князя. Взгляд против воли опустился к губам графини, которые растянулись в самой непристойной влажной улыбке, что он только видел.
Мария Фёдоровна сделала шаг. Крошечный. Почти не сокративший расстояния между ними. Но этого вполне хватило, чтобы всколыхнуть воздух. Странная смесь запахов заполнила кабинет, заставив князя дышать через раз. На него повеяло пустотой и кислой сыростью, сквозь которые едва уловимо слышались медовые нотки.
От камина на точёном лице женщины проступали горячие живые тона, добавляя лику ложного смущения. Влас не знал, что именно она пыталась сделать, но ему совершенно точно это не нравилось. Роль чаровницы ей удавалась бесспорно. Сердце давно затрепетало, забилось о грудную клетку, желая податься навстречу рыжеволосой графине. Но вместе с тем князя переполняла невообразимая печаль. Тоска, которую нельзя ни унять, ни объяснить.
Пока он витал в облаках, она шагнула ещё ближе.
– Вы считаете её холодной. Поэтому не нравится вам она. – Руками нежными, с синеватыми переливами жилок Мария Фёдоровна скользнула по атласной ткани его домашнего шлафрока нараспашку. Поднялась на носочки. Пальцы очертили его плечи, провели по ключицам и наконец добрались до шеи, мягко обнимая и подталкивая к себе. – Скажите, что любите вы. И я помогу стать ей какой угодно, – шептала она у его губ, позволяя ощутить жар своего дыхания.
Князя вело от её близости, от смелых действий, никак не вязавшихся
