попросил брата сходить за настоем душицы. Графиня не хотела никаких отваров для успокоения, она лишь желала услышать, что сталось с Ильёй.
Ярослав Михайлович, вернувшийся с дымящейся кружкой в руках, глядел на неё с жалостью. И даже в серой глубине глаз его младшего брата не осталось места для осуждения и насмешек. В груди графини зашевелилась злость. К чему вся эта неуместная преждевременная панихида? О таком Мария и помыслить не могла, а значит, и другие не должны были предполагать худшее, пока ничего не известно наверняка.
– Выпейте, Мария Фёдоровна. Полегчает. – Ярослав Михайлович настаивал до тех пор, пока графиня не сделала глотка.
Горьковатый настой разлился по горлу горячей волной. Заледеневшие подушечки пальцев начало покалывать, однако спокойствия, на которое все рассчитывали, это не принесло.
– Объясните, наконец, что происходит.
– Боюсь, мы растеряны не меньше вашего. – Подоткнув одеяло по краям, Влас Михайлович провёл ладонью по своим спутанным кудрям. Выглядел он немногим лучше племянника. Измученный, с ломаной линией на лбу, которая и не думала разглаживаться с той самой секунды, когда мальчику поплохело.
Все трое отправились на прогулку. Ничего не предвещало беды. Илья бодро носился по округе вместе со щенками гончих, а от предстоящего визита к озеру так и вовсе пришёл в неописуемый восторг. Полюбовавшись на зеркальную поверхность, только-только начавшую покрываться тонкой коркой льда, они решили пройтись вдоль берега и вернуться домой, как вдруг Илья стал жаловаться на головную боль. Сильный жар настиг его уже в усадьбе. Ребёнок резко обессилел, покрылся по́том, дыхание затруднилось. Влас Михайлович растёр его настоем боярышника, дал лекарства и отнёс в кровать. Будучи доктором, он по сей час так и не смог определить причины столь стремительной хвори.
– Не болел ли он до того, как вы отправились в путь? Быть может, выказывал признаки недомогания?
Мария силилась припомнить, что-то же должно быть. Но на ум ничего не приходило. Илья никогда не обращался ни к ней, ни к нянюшке с подобным.
Каждый погрузился в себя. Графиня видела, как отчаянно князь копался в памяти, пытаясь отыскать в ней схожие случаи, и чувствовала, что тоже обязана сделать хоть что-нибудь.
* * *
По первому этажу давно разнёсся голос кукушки, звавшей всех на полдник. Сегодня подавали творог со сливками и нежнейшую шарлотку, коронное блюдо местных кудесниц, но никому сейчас кусок в горло не полезет. Ярослав Михайлович беспокойно рассекал по комнате туда-сюда, его брат уже в четвертый раз перечитывал медицинский справочник, а графиня водила по лбу мальчика прохладной влажной тряпкой, пытаясь немного снять лихорадку.
– Прекрати, – не поднимая головы, отрезал Влас Михайлович. – Ещё минута твоего мельтешения, и нас с графиней вывернет прямо на ковёр.
Мария выдохнула с небольшим облегчением: слава богу, хоть кто-то это сказал. Нервозность старшего Ранцова была весьма заразительной. Он ничего не говорил, но все в комнате могли ощутить это угнетающее чувство. Графиня осознавала, что происходящее сейчас воспринималось мужчинами личной трагедией. Илье не становилось легче, но поддаваться страху не лучший вариант, так ребёнку не помочь.
Вероятно, на то повлияла работа или нечто другое, но Влас Михайлович, в отличие от брата, показывал безупречные навыки самообладания. Он спокойно раздавал указания прислуге, держал переживания Ярослава Михайловича в узде и, стыдно признаться, её в том числе. Его выдержка невидимыми лентами опутывала плечи Марии, стискивала их, как бы говоря: «Держитесь, графиня. Не теряйте головы». И она держалась. Прежняя злость на князя казалась глупым ребячеством, а собственная линия поведения – кривой. Однако беря во внимание и это, Влас Михайлович не оставил её. Да, именно её, ведь Илью он не оставил бы в любом случае.
* * *
Вечерело.
«Ранцовы поистине добрая семья», – думалось графине, пока она всматривалась в чернеющее небо, не забывая прислушиваться к дыханию племянника. Кусты под окнами припорошило белыми хлопьями. Изредка раздавались хлопки падающего с деревьев снега. Шёл третий час дежурства у постели племянника. Мария силком отправила мужчин на кухню, дабы они могли подкрепиться. Как знать, сколь много неустанного бодрствования им предстоит.
Илья закопошился. Медовые кудряшки разметались по подушке. Мальчик в очередной раз выпутался из одеяла, которое сделалось для него невыносимым душным коконом из-за жара.
– Придётся потерпеть. – Она постаралась произнести это с лаской, но, очевидно, её неуверенный голос совсем не подходит для подобного. Племянник затих, однако попыток раскрыться не оставил.
Перетащив чашу с водой ближе к кровати, Мария промокнула платок и, тщательно отжав, приложила к раскалённому лбу Ильи. Сквозь дремоту он нашёптывал отрывистые фразы, но она не могла разобрать и слова. Спустя некоторое время графиня вновь занесла руку над водой и остановилась. Кто-то подменил кристальную чистоту на тинистую жижу с отблесками болотной зелени.
Разумным это не объяснить, но и мистическим тоже. Возможно, она спешила с выводами. Мария сталкивалась с Лидией Семёновной в разных местах, значит, передвигаться за пределами озера Устинье ничего не мешало? Утопленница так рьяно зазывала всех в водоём, что графиня посчитала это самым важным условием. Она наивно полагала, что дух не способен появиться где-либо ещё.
Мария поднялась на ноги и бросилась обыскивать каждый угол комнаты. Тоненький смех прервал её. Злорадная капель доносилась из той самой чаши. Ну, разумеется, вода. Похоже, она соприкасается с этим миром именно через неё. Но как это всё связанно с Ильёй?
«Думай, Мария, думай. – Она убрала чашу как можно дальше от мальчика. – Ему ведь стало плохо до того, как я начала использовать влажную тряпку. В озеро зимой он точно бы не полез. Влас Михайлович бы не допустил. Что тогда?»
Она просидела с ёмкостью в руках до самого прихода князя.
– Что ещё было там, на озере? Перескажите с самого начала, ничего не упуская. – Графиня буквально накинулась на него с расспросами.
«Не то», – качала она головой, напрягая слух. Князь говорил отчётливо и с расстановкой: не споря, не спрашивая, уделяя внимание мелочам, как того и требовала Мария.
– …он хотел научить нас метать блинчики. Поднял камень из воды у самого берега…
Глаза Марии широко распахнулись. О, в тот миг она всё поняла. Ногти вонзились во внутреннюю часть ладоней. Её потряхивало от негодования. Вот что подразумевают под «скупой платит дважды», верно? Она намеревалась сбежать, оставив местных разбираться с Устиньей самостоятельно, а в итоге дела повернулись в самую худшую для Марии сторону. Между тем ведь все в уезде уже жили с призраком столько лет, в чём же неправильно желание остаться в стороне? Неужели способности медиума сделали её заложником обязательств и теперь это не оспорить, от этого не отвернуться?
Судьба навязывала роль храбреца, спасителя всея и всех. Тогда как графиня видела себя такой исключительно для лиц определённого круга. Но Устинья взяла и ворвалась в этот круг. Здесь и сейчас более не имели значения губернатор, уезд и безумие утопленницы. Не важно как, но Мария достанет призрака и заставит пожалеть.
Глава 15
Плачут ли утопленницы?
Бежать к озеру в потёмках не самая удачная затея. Плотные серые облака расползались по небу, перекрывая месяц и бисеринки ярких звёзд, которые могли бы улучшить видимость. Снег лип к юбке, волосам, ко всему, до чего мог добраться. Некоторые из особо прытких снежинок залетали графине в рот и кололи нёбо иголочками. Пробираться приходилось вслепую, уповая на удачливость. Впрочем, в нынешнем состоянии, даже ежели на неё свалилось бы сто несчастий, бурь или призраков, едва ли она повернула бы вспять. Ярость здорово подгоняла, помогая вытаскивать сапоги из сугробов и вновь погружать в пронизывающую холодную пасть.
Запутавшись в ногах, графиня неловко скатилась по склону, приземлившись на четвереньки. Мария чертыхнулась и, не обращая внимания на саднящую боль в коленях, наспех отряхнулась, оправила шапку, которую выхватила у кого-то из прислуги усадьбы, и двинулась к озеру.
Сделав на пробу шаг и убедившись, что льдистая корочка ещё не настолько прочна, Мария осталась у самой кромки. Глаза неохотно привыкали к густым краскам надвигающейся ночи. Слабость, мурашки, тошнота – тело не подавало никаких знакомых сигналов. Тогда она позвала Устинью сама. Но и крики оставили утопленницу равнодушной. Графиня пускала в ход всё пришедшее на ум. Пыталась просить вежливо, опускалась до фраз, сильно походивших на угрозы, даже бросила несколько камней. Один из таких с глухим стуком откатился ближе к середине и спустя мгновение ушёл на дно.
– Чёрт с тобой, – процедила Мария, сбрасывая с ног обувь.
Медленно графиня вошла в озеро. Щиколотки обхватил жгучий холод. Вокруг трескалась наледь. Одежда намокла и сделалась неподъёмной. Зуб не попадал на зуб, но надо было продолжать идти. Уткнувшись носом в лисий мех,
