не могут дать сдачи.
Не любил я воронов — во всех мирах они считались предвестниками гибели или грядущего несчастья. Впрочем, вороны не любили меня тоже, возможно, по той же причине.
Когда же металлические ворота поехали в сторону, чтобы пропустить покорёженную машину, вся эта сотня крылатых с недовольным карканьем поднялась на крыло и направилась в сторону леса. Там, среди пышных крон эта туча растворилась, разом замолкнув и как будто бы спрятавшись в ветвях для лучшего наблюдения за вылезшими из машины двуногими.
— Ну, вот и ваше поместье, — произнес Михаил Кузьмич, показывая на двухэтажный особняк.
— Мда-а-а, это не царские хоромы, — протянул Годунов.
Я только усмехнулся в ответ. Конечно же не царские, но и затрапезной лачугой наше временное пристанище назвать нельзя. Хороший и добротный двухэтажный дом, выкрашенный синей краской с белыми наличниками, резным крыльцом и лужайкой перед ним. На лужайке вольготно расположились цветы всех расцветок и мастей. Но я заметил, что высажены они были грамотно — если прогуливаться возле лужайки по вечерам, то можно наслаждаться не только красотой соцветий, но так же внимать сменяющимся ароматам. Тут явно поработала рука мастера.
Кстати, о мастерах — перед лужайкой стояли три человека: две пожилые женщины и один мужчина преклонных лет. Надо было видеть их лица, когда они заметили повреждённый капот машины…
— Это Марфа, кухарка, — начал перечислять Михаил Кузьмич. — Это Семён, завхоз. А это Меланья, горничная. Я же ваш водитель и садовник по совместительству.
Троица низко поклонилась, приветствуя нас. Я видел поедающие нас глаза — люди пытались угадать, кого же к ним занесло? Что мы за люди и каковы по характеру. Я кивнул в ответ на поклон.
Слуги?
Во как… Меня с детства обучали обходиться без посторонней помощи, а тут сразу трое! Или четверо, если считать ещё и Михаила Кузьмича. Да уж, это как-то многовато!
— Всего четверо слуг? — удивленно проговорил Годунов, оглядывая контингент, поступающий в наше распоряжение. — Да что там, на верхах, думают? Мы же не какие-нибудь купчишки мелкого пошиба. Мы — дворяне, а мой друг и вовсе царских кровей! Нужно, по крайней мере, в три раза больше!
— Я распоряжусь сей момент, — побледнел Михаил Кузьмич. — Не извольте беспокоиться, передам всё в ректорат.
— Не нужно, Михаил Кузьмич, — покачал я головой. — Мы люди служивые — нам и четверых-то будет много. Не слушайте вы моего товарища — укачало его с дороги. Подустал он немного…
— Ничего я не устал, — возмутился Годунов. — Но сами посудите, Иван Васильевич, нам же ещё нужен массаж, маникюр, педикюр, цирюльник в конце-то концов. А портной? А курьер? Не телефонными же сообщениями с княгинями перебрасываться?
— И всё это лишние глаза, которые могут увидеть творимое вами непотребство, разлюбезный Борис Фёдорович. Вы же не хотите, чтобы ваши утехи увидели посторонние глаза? Или как вы будете вылезать по ночам из своего окна, чтобы успеть спеть серенаду под окном очередной охмурённой дамы? Чем меньше глаз — тем чище совесть, — с улыбкой проговорил я.
— Ну что же, некоторая доля правды есть в ваших словах, Иван Васильевич, — проговорил Борис, а потом многозначительно поднял палец. — Но если что…
— Безусловно! — подтвердил я, пряча улыбку.
Для меня было смешно видеть эту выпячиваемую гордость и знать — кем на самом деле является Борис. А также знать, что если я захочу, то он быстро встанет в ряды прислуги и будет также усердно кланяться и пожирать хозяина глазами.
Но пока что он мне нужен рядом, так что пусть его… Пусть поиграет в аристократию.
— Здравы будьте, люди добрые, — подошел я к всё ещё склонённым людям. — Зовут меня Рюрикович, Иван Васильевич, а моего напарника Годунов, Борис Фёдорович. Люди мы неприхотливые, поэтому никаких яств заморских нам не надо. Готовьте то, что едите сами, не старайтесь удивить чем-либо. Мы поселились у вас на время обучения, так что не будем привыкать друг к другу, а проведём это время с дружеским участием и взаимным уважением. Договорились?
— Да, батюшка Иван Васильевич, — дружно ответили все трое.
— Перестаньте, — поморщился я в ответ. — Это мой отец — батюшка, а я просто Иван Васильевич. Пока что не свершил никаких особых ратных подвигов, но что-то мне подсказывает, что они не за горами.
— Как прикажете, Ваше Величество, — снова поклонились трое.
— И хватит беспрестанно кланяться! Достаточно просто кивка. Не такая уж я важная птица, чтобы вы уставшие спины ломали, — поджал я губы. — Если с другими господами вы так себя ведёте, то со мной не нужно.
Троица снова собралась было поклониться, но я кашлянул. Они встрепенулись, переглянулись, а потом Семён кивнул первым. За ним кивнули и остальные. Вот и ладно, контакт с ближайшим окружением налажен, теперь можно и поужинать.
— Ну что, кормите, чем Бог послал, — потер я руки.
— Пожалуйте, батюшка Иван Васильевич… То есть, просто Иван Васильевич, — поправилась Марфа. — Всё уже накрыто, но мы вас чуть раньше ждали. Но сейчас подогрею и всё будет снова горячим.
— Хорошо, Марфа, хорошо, — улыбнулся я в ответ ободрительно.
Мы с Годуновым двинулись в дом. Михаил Кузьмич с Семёном остались доставать наши вещи. О чём-то негромко переговаривались.
Пройдя в дом, оказались во вполне пристойном помещении. Всё чисто, приятно пахло, на полу вязаные половички, на стенах зеленые обои в веселенький цветочек. Натюрморты и пейзажи радовали глаз.
После мытья рук, мы прошли в общую залу. Тут был стол на восемь персон, но только два столовых набора. Вот возле них мы и уместились. Марфа справилась с желанием поклониться и сказала, что сейчас принесёт еду.
— Чего вы с ними нянькаетесь, Иван Васильевич? — спросил негромко Годунов, когда мы остались вдвоём. — Это же просто слуги…
— Это же просто люди, — поправил я его. — Люди, с которыми нам нужно прожить три года. И будет лучше для всех, если это время мы проведём с хорошим друг к другу отношением.
— Слугам только дай слабину, тут же сядут на шею и ноги свесят, — буркнул Годунов.
— Не стоит всех судить по себе, — покачал я головой. — Людям всегда нужно давать шанс проявить себя. Вот уж если покажут себя с дурной стороны, тогда и судить их будем. А пока что… Давай-ка поедим и пойдём готовиться к Ночи Перед Обучением. Ты кого на танец будешь приглашать? Бесстужеву или Карамзину?
— Карамзину, конечно же. — тут же переключился на другую тему Годунов. — У неё такие глаза… А как она смотрела… Ух! Прямо чуть ли не поедала меня взглядом. Конечно, Бесстужева тоже хороша, и тоже едва ли не раздевала глазищами,
