что приходилось проталкиваться через толпу шиноби, мирных жителей и самих торговцев. И когда основные магазины были пройдены, они оказались у небольших лавок, где готовили разные блюда. В воздухе стоял ароматный запах жареного чеснока, морепродуктов, рыбы и свинины. Они остановились у одной лавки, и Джирайя уже хотел сделать заказ, но, вывернув пустой карман, грустно вздохнул.
— Я куплю, — ответил Орочимару.
Но наглость Джирайи на этом не закончилась, он протянул руку и улыбнулся:
— Дай, пожалуйста, еще на выпивку, возвращение-то надо как-то отметить.
Орочимару с раздражением вздохнул, но все же дал ему еще немного денег. И как только монеты легли на ладонь Джирайи, тот вмиг растворился в толпе. Орочимару подошел к лавке с едой и сделал большой заказ. Хорошо знал, что его напарник не обойдется только одной порцией, и стал ждать, пока им приготовят рыбу в сладком соусе терияки.
— Что-то в этот раз зима надолго в наших краях задержалась, — произнес один из покупателей, забирая свой заказ, — глядишь, так и сакура в этом году не распустится.
— Распустится, — ответил толстый лавочник в белом переднике, — куда же она денется? Это сейчас вот снег лежит, а завтра проснемся, глядишь, и весна придет и быстро все нагреет.
Орочимару взглянул на серое небо, и совсем не поверил, что завтра могла начаться весна. Он забрал бумажные пакеты с едой, только Джирайи все никак не было, думал уже уходить, но вдалеке наконец-то увидел его. Тот широко шагал, довольно ухмылялся и держал под мышкой несколько пузатых бутылок из темно-зеленого стекла.
— Я нам пива взял, — заулыбался он, забрав из рук Орочимару бумажные пакеты. — Прости, что долго, зацепился с кое-кем языком.
Орочимару от родителей досталось небольшое поместье в Старом квартале на севере деревни. Здесь не селились большие кланы, но жили весьма почетные шиноби.
Поместье Орочимару было одноэтажным. Опоры из темного дерева держали массивную крышу с круглой черной черепицей. За столько лет древесина на доме сильно состарилась: даже издалека были видны глубокие трещины, а по лету балки и карнизы зарастали мхом и плесенью. Бумажные седзи тоже давно было пора обновить: они пожелтели, и почти все были в заплатках. Но Орочимару не тратил деньги на ремонт, ему нравилось это ощущение уходящего времени.
Встречала их скрипучая покосившаяся калитка, над которой склонялась тяжелая ветвь сосны с длинной хвоей. Орочимару подумал, что все же придется позвать садовника, чтобы тот ее подстриг и поставил новые подпорки.
— Ну чего, где ключи? — спросил Джирайя, тот уже успел подняться на невысокое крыльцо и с пакетами наперевес оглядывал верх карниза. — Или под каким-нибудь камнем спрятал?
— Думаешь, я буду оставлять их у всех на виду? — недовольно произнес Орочимару, достал из нагрудного кармана жилета маленький свиток, который он с хлопком распечатал, и на ладони появился небольшой, но весьма изящный железный ключ.
— Что ж у тебя там за тайны такие, если все время у сердца его таскаешь? — усмехнулся Джирайя и чуть не выронил пакет. — Да открывай ты уже, кажется, соус протек.
Орочимару провернул ключ в тяжелом замке и открыл дверь. Только заходить не спешил, хотел насладиться тишиной и темнотой поместья, вдыхая знакомый запах. Но Джирайя просунулся вперед, щелкнул масляную лампу при входе, стащил ногами сандалии и нагло ворвался в его дом. Орочимару тяжело вздохнул, но не сильно удивился: за столько лет он настолько хорошо узнал своих напарников, что мог предугадать каждый их шаг. Джирайя сразу же направился по пустому коридору в гостиную, а затем последовал весьма ожидаемый вопрос:
— Тебе наливать? — громко спросил он.
— Пока нет, — ответил он, разуваясь, — хочу для начала помыться.
— Может, тогда ванну нагреем? — выглянул Джирайя с полным ртом еды. — А то я как собака замерз, даже чакра особо не помогала. Хочешь, воды натаскаю? Ведра все там же, в сарае?
Орочимару кивнул, и когда входная дверь за Джирайей захлопнулась, он наконец-то остался один в доме, приложил ладонь к холодным стенам и медленно зашагал по темным коридорам. Он очень любил это место. Для него родительское поместье было настоящим убежищем от жаркого солнца, от шумной деревни, от ненужных мыслей и людей.
Орочимару дошел до своей спальни и раздвинул седзи. Небольшую пустую комнату, устланную татами, покрывала пыль. Он подумал, что первое, с чего завтра начнет день, так это с уборки. А сейчас он открыл встроенный шкаф в стену — запахло залежавшейся одеждой. И протянул руку за темно-синим халатом, задумавшись о своем, как вдруг его мысли нагло прервал громкий голос Джирайи.
— Слушай, я уже собираюсь топить, — Он стоял в дверях и держал в руках пустые деревянные ведра. — Только, чур, я первый. А то тебя никогда не дождешься, пока ты там всеми своими кремами не перемажешься.
Орочимару вздохнул: он, конечно, не собирался мазаться кремами, но отмыться хорошенько мылом все же не мешало. Со многим на Маяке мог смириться, но не с общей баней. Ему приходилось дожидаться конца очереди, когда вода уже вся остывала, чтобы никто не смотрел на его бледную кожу, худощавое тело и длинные волосы. И сейчас, в первой ванной комнате, он вовсю наслаждался одиночество и горячим паром. Сидел на табуретке, обдавал себя из деревянного ковшика и терся мочалкой с ароматной пеной. И когда уже кожа заскрипела от чистоты, он завязал пучок на затылке и ногой пошел во вторую комнату, где стояла большая круглая деревянная ванна фурако. На полу от Джирайи осталось так много луж, что он уже хотел их вытереть, как вдруг от холода пошли мурашки, и пришлось скорее залезать в ванну. Подплыл к одной из стен и приоткрыл седзи с видом на сад.
На улице было уже совсем темно. Хлопьями шел снег, падал на низкие сосны и крыши каменных фонарей. Орочимару погрузился в горячую воду поглубже и стал размышлять, что же сегодня в поведении Джирайи его смутило.
Он старался никогда не лезть в личную жизнь напарников, держался подальше и надеялся, что их отношения его не коснутся. Но шли года, они росли, и ситуация становилась все хуже. Джирайя уже никого не видел кроме Цунаде. Ошибался на миссиях, перестал тренироваться и закрывал уши, когда Учитель пытался до него достучаться. И однажды ночью, очень похожую на эту, Джирайя оказался на больничной койке в очень плачевном состоянии. Ирьенины тогда не давали никаких надежд, а Орочимару не мог поверить, что это с ним сделала Цунаде. К счастью, Джирайя очнулся и по требованию Учителя отправился в свои далекие странствия. Орочимару считал это хорошей идеей.
