И считал до тех пор пока они вдвоем не разрушили базу повстанцев. И чем их союз мог закончиться, одни только духи знали. Но Цунаде влюбилась в Дана, и беды всех миновали.
Джирайя успокоился, тем более Икки была просто замечательной девушкой для него. Она научилась так ловко переключать его внимание, что только по-хорошему завидовать и учиться оставалось. А Дан весьма удачно влиял на Цунаде, та стала спокойной, рассудительной, но больше всего Орочимару радовало, что она стала ирьенином. Он уже мечтал, как они втроем будут ходить на сложные миссии. Джирайя будет совершенно спокойно отражать сложные атаки, а Цунаде будет их лечить. Но все же, что-то не давало ему покоя.
Орочимару вылез из ванны и, обтеревшись мягким махровым полотенцем, надел халат, который ранее взял из шкафа. Отжал волосы и босиком дошел до гостиной. Комната была совсем небольшой и довольно темной. На полу лежали серые татами с износившейся окантовкой, по углам стояла старая мебель из темного дерева. Джирайя уже успел вытащить в середину котацу — стол, накрытый теплым стеганым пледом. И Орочимару понадеялся, что тот уже положил под него глиняный сосуд с теплыми углями — все же даже горячая ванна его не согрела.
У Орочимару не было подходящей по размеру одежды для Джирайи, так что тот развалился на татами с бутылкой пива в своей обычной черной форме. Рядом лежал его дорожный мешок, а вокруг были разбросаны пустые бумажные тарелки и пакеты от еды. Но порция Орочимару была аккуратно поставлена на столе, и даже черные лакированные палочки лежали на керамической подставке рядом.
— Какая забота, — подметил Орочимару.
— Так ты же не только меня приютил, но и накормил, к тому же даже напоил. И сегодня все тосты за тебя, дорогой мой друг.
Любезность Джирайи была настолько велика, что не приходилось сомневаться: он задумал остаться в его доме явно не на одну ночь. Хотя возможно это было бы и к лучшему. Под его присмотром тот не успеет наделать глупостей.
Орочимару тяжело вздохнул, еще раз посмотрел на бардак, и, прежде чем сесть за котацу, убрал мусор, сложил грязную посуду и поставил все это на высокий сервировочный столик. А затем подошел к старому буфету, открыл дверцы с потрескавшимся лаком и достал черную керамическую пиалу с белым тонким графином, где было налито весьма дорогое саке.
— Будешь? — предложил он Джирайе.
— Не, я по пиву. — Махнул тот бутылкой.
Орочимару сел за котацу, накрыв ноги пледом, и почувствовал, как от глиняного кувшина с тлеющими углями шло приятное тепло. Под халат стал проникать горячий воздух, и все тело наконец-то начало согреваться. Он медленно пододвинул к себе бумажную тарелку и принялся за еду. Ужин оказался замечательным. Жареный хрустящий угорь со сладким соевым соусом и рассыпчатым рисом, вызвали у него настоящую радость, особенно после тех пресных и скудных харчей на Маяке.
— Потрясающе, — протянул Орочимару, когда закончил с едой, отложил палочки, взял пиалу и сделал небольшой глоток саке. Горло обожгло, но по телу стало быстро разливаться тепло. И он решил, что пришло время разговора. — Джирайя, я давно хотел у тебя спросить: что ты собираешься делать дальше?
— Еще попить, немного полежать, а там уже и в сон заклонит…
— Я не об этом, — перебил Орочимару, налив себе еще одну порцию саке. — Что собираешься вообще делать? Отправишься с разрешения Хокаге в новые путешествия или будешь выполнять миссии, как простой шиноби Конохи? Может хочешь вернуть звание джонина или в Специальный отряд опять податься? Уверен, тебя после фокусов на пике Джан с удовольствием обратно возьмут.
— Ой, я о таком не думаю. — Джирайя поудобнее разлегся на татами, положил ногу на ногу и мечтательно посмотрел на потолок, покручивая бутылкой. — А если тебе и вправду интересно, то я собираюсь, как и всегда, просто плыть по течению.
— Я этому совсем не удивлен. — Орочимару сделал еще один глоток саке.
— А что? — Джирайя отпил из бутылки. — Вот сегодня с утра я знать не знал, где буду ночевать. А теперь, посмотри, я здесь. Глядишь, и завтра день подкинет что-нибудь интересное. Знаешь, как хорошо выйти с утра на какую-нибудь дорогу? — Он громко вздохнул. — Улыбнуться всему свету, да пойти куда глаза глядят. Там, может быть, и вдохновение придет…
— А тебе разве его и так не хватает? — удивился Орочимару. — Ты же постоянно с какой-то тетрадкой ходишь.
— Это не совсем-то, — отмахнулся Джирайя, потянулся за своим мешком, чуть не разлив на себя пиво, покопался в вещах и достал маленькую тетрадь в кожаном переплете. — Помнишь, я нашел ее в самом начале войны? — Орочимару кивнул, а он продолжил: — Так вот, тут уже все за меня написано, я ее всего лишь читаю…
— А что там? Стихи? — спросил Орочимару, поглаживая пальцами тонкий фарфор пиалы.
— Да, стихи, — Джирайя плюхнулся обратно на татами, положив тетрадь к себе на грудь, — стихи, стихи, стихи… Тяжело мне от них, друг. Иногда какой-нибудь прочту, да так на душе погано становится, не могу. А строки, как назло, никак из головы не выходят, и образ постоянно чей-то крутится.
— И чей же образ? — насторожился Орочимару.
— Ну и вопросы у тебя, — вздохнул Джирайя. — Не знаю, чей-то. Правда, мне от него только тревожно становится.
— А можно мне взглянуть? — Орочимару потянулся за тетрадью, как вдруг в дверь постучались, и он нахмурился.
— Совсем забыл тебе сказать, — виновато протянул Джирайя. — Я когда выпивку-то нам покупал, встретил Икки и понял, что очень по ней соскучился. Ну и пригласил к себе… — Орочимару поджал губы, и Джирайя сразу же исправился: — то есть к тебе, конечно. Ты же не против?
— Нет, не против, — задумчиво ответил Орочимару, поднеся палец ко рту. — Только сильно не шумите.
— Постараюсь, друг, но не обещаю. — Джирайя встал, радостно потер руки и вышел в коридор.
Вскоре послышалась его радостный бубнеж, ответы Икки и нетерпеливое задвигание седзи в одной из спален. Орочимару взглядом поискал ту самую тетрадь со стихами, но, кажется, Джирайя ее забрал. Он подлил себе саке в пиалу, но, прежде чем выпить, тяжело вздохнул и подумал: скоро быть беде…
Глава 18 Цунаде
Прохладный весенний ветер задувал в открытое окно, но под одеялом было жарко. Душно от порывистого дыхания и мокро от пота. Они целовались в его постели, в его комнате, в его квартире. Цунаде стонала и просила быстрее, а Дан улыбался и прижимался к ней еще сильнее разгоряченным телом. Она и представить не могла, что
