Книга Немного о потерянном времени - Дора Шабанн

— Спокойно. Мы разберемся и все решим, — Руслан устраивается рядом со мной на стуле, и я с болью смотрю на его свежие шрамы.

Тонкая нежная розовая кожа.

Сердце мне на части разрывает мысль, что он мог погибнуть.

Нет.

Я должна его спасти. Защитить, хотя бы от зла, мне известного:

— Да. Решим прямо сейчас. Всеволод нас видел тогда. В мае. У него есть фото и видео. И если у меня давно нет преподавательской карьеры, то твои родители могут сильно пострадать, да и на твою безупречную репутацию гадостей выльется масса. Поэтому прошу тебя, пойми…

— Тише, Лада. Это решаемо. Репутация самого Бенедикта давно на дне. Кого будут слушать: домашнего тирана, отвратительного отца и неверного мужа или гениального ученого, руководителя особой космической программы Министерства Обороны? Или заслуженного деятеля науки и образования, профессора с сотнями публикаций и десятком защитившихся под ее руководством кандидатов наук? — Руслан гладит мои руки, греет в своих. Дарит невозможные, немыслимые тепло и спокойствие.

Вселяет в меня уверенность, которой никогда раньше не было.

Я должна, просто обязана его спасти.

— У Всеволода столько связей, еще от отца остались, его все поддержат, мужчине ведь можно.

— Что можно?

— Все можно. Вести себя, как хочется. Делать, что угодно и ничего ему за это не будет.

Руслан хмурится сильнее, поводит плечами так, что я начинаю переживать, а не пойдет ли он отсюда высказывать свои претензии моему мужу?

Вдыхает, выдыхает, а потом выдает:

— Теперь будет. Расслабься, Лада. Вы с дочерью больше не одни.

Невозможная мечта.

Но это так прекрасно — хотя бы услышать подобное от мужчины, занимающего все в тебе: и сердце, и разум, и душу.

— Ты не представляешь, на что он способен. А сейчас, когда я подала заявление и в полицию, и на развод, Сева ужасно зол.

— Послушай меня, пожалуйста, — Руслан тянет меня за руки на себя, устраивает на коленях.

Я таю и с замиранием сердца прячу лицо в изгибе его шеи.

— Лада, я люблю тебя так давно. Я все сделаю для того, чтобы быть с тобой рядом. Чтобы ты стала счастливой. И никакой старый муж-тиран меня не остановит.

— У меня дочь-инвалид, я старше тебя, я тебе не подхожу, — шепчу из последних сил.

— Тише, малышка, мы все решим. Я тоже инвалид теперь, но никакие бумаги не помешают мне обеспечить вам нормальную жизнь.

Сердце сжимается, когда он так безразлично, походя, говорит про ранение и его последствия. Про рухнувшую карьеру и планы. Но я не могу, не могу позволить себе жалость:

— Руслан, ты не хочешь меня услышать — у тебя вся жизнь впереди. Ты можешь выбрать любую: молодую, здоровую, красивую, без проблем, без детей от неудачного брака и с тяжелым заболеванием.

Фыркает в макушку, а меня по спине продирает мурашками. Никогда и ни с кем такого не было. А следующие его слова абсолютно лишают меня уверенности в собственной правоте:

— Я выбрал. Тебя. И твою дочь. Я, видимо, очень уж хотел на приемного отца хоть чем-то походить.

Боже, как же больно. Самой себе вырывать сердце, но у меня нет, нет выбора:

— Ты не хочешь понять — я не имею права стать причиной проблем и бед в твоей семье. Не могу. Прости меня. Я такая дура, поддалась, замечалась. Ты — замечательный! Ты обязательно будешь счастлив, ты это заслужил. Но без меня. Умоляю, оставь меня.

Забираюсь на больничную койку, укутываясь в покрывало.

Меня знобит. Глаза печет, горло дерет. Сил нет.

Руслан тяжело вздыхает, кивает, поднимается и выходит из палаты.

А я шепчу, как заклинание:

— Это больница. Рядом дети. Это больница.

Выть и рыдать во весь голос я буду не здесь.

Глава 47

Руслан

Да, такого лютого трындеца в голове у Лады Юрьевны я, конечно, не ожидал, хоть мать меня и предупреждала, что с ней нужно будет, как с Ником действовать — приручать. А лучше замотать с головой в плед и держать покрепче, пока не проорется.

Ну, ничего. Я теперь не спешу, на психе и волне негодования никуда не бегу, принцип «назло батяне уши отморожу» больше не проповедую.

Где тут пост дежурных медсестер?

— Добрый день, девицы-красавицы, там бы матери одной, тревожной, успокоительного капель сорок-сорок пять?

Всего-то делов: вежливо поздоровался, улыбнулся, а какой эффект? Прав был папа Влад, прав, женщины ценят вежливость и внимание. Через минут десять иду к Ладе с благоухающим травой трофеем в мензурке.

Открываю тихонько дверь в коридор и заглядываю в левую палату. А там — море разливанное, как говорит матушка, когда слезы неостановимым потоком.

А маленькую уже трясет в истерике. Бл*, не хватит нам этого успокоительного.

Ставлю добытое на столик, прихватываю лежащее рядом одеяло. Р-р-раз. Завернуть, спеленать, на руки поднять и на койку упасть с драгоценной добычей.

О, и колыбельная батина армейская, исполняемая для Ника пригодилась:

Раз-два — под одеяло!

Три-четыре — на бочок!

Шесть-семь — спать всем!

Все упали, все отжались

И заснули, постарались!

Ну-ка, кто тут не зевает?

Кто глаза не закрывает?

Кто прилежно не храпит?

Кто тут до сих пор не спит?

Руки вытянуть по швам!

На подушке голова!

Сорок пять секунд — отбой,

Кто не спит — пойдет со мной.

Будет он всю ночь не спать,

На плацу маршировать. [1]

Бред, конечно, страшный, но бро заходит на ура, да и Ладу вот успокоило.

Хихикает.

Да, сквозь сопли и слезы, но есть же?

— Руслан, как ты? — выпутывается из одеяла моя мечта, стирает с лица соленую горечь и печаль, а после, закрыв ладошками нос и рот, вопросительно мерцает глазами.

Вздыхаю:

— Лада, я же сказал — мы вместе. Отсюда и навсегда. Держи, я тебе кое-что от нервов раздобыл, — гордо хвастаюсь и спокойно вливаю Ладуше в рот это волшебное зелье.

— Правда? — еле слышно шепчет.

Прижимаю к себе сильнее, целую в висок и отвечаю также: «Да-да-да…»

Сидим тихонечко, я глажу по спине любимую и крепко держу в руках свое строптивое сокровище, которое теперь нежно сопит мне в шею.

Вот такое трудное сука счастье.

Иногда Лада медленно моргает, и тогда я весь ощущаю, что это за гребаный «поцелуй бабочки». Пробирает на сквозняк, от пяток до макушки, ну и ясно, где еще. Но только не время сейчас для плотского, мы еще «душу не утешили, сердечные раны не исцелили», нах*. Нам пока не до секса. А жаль.

Спокойствие и тишину ожидания нарушает своим появлением одна из дежурных сестричек:

— Ой, Руслан, я вот вам тут кофе принесла.

Лада орлицей вспархивает с моих колен и безапелляционным тоном заявляет:

— Мы вам очень благодарны, но, увы, Руслану кофе категорически нельзя. Здоровье не позволяет. Процесс восстановления организма требует жесткого соблюдения врачебных предписаний, вам ли не знать.

С улыбкой разворачивается ко мне и целует. Сама. Впервые.

Так отчаянно, словно метит территорию.

Наконец-то, бл*!

В голове звенит, руки на ее плечах свело, воздуха не хватает, во мне все, что может и не может, поднялось нах*.

Детка, что же ты со мной творишь?

Сдохну сейчас, помру бл* от счастья.

А после, наплевав на зрительницу, шепчет, слегка задевая губами ухо:

— Я ждала тебя. Да, долго думала. Ну, дура была, прости.

— А теперь? — с трудом вдыхаю, а после выдыхаю чуть слышно.

— Сейчас очнулась. Ты мне всегда был нужен… только мысли о тебе и спасали. Люблю тебя.

Так вот, как это бывает.

Не верил. Судорожно втягиваю воздух.

Мечтал, но уже бл* не ждал. Утыкаюсь носом ей в шею и медленно выдыхаю.

Сердце замерло.

Взрыв сверхновой, сука.

От счастья ослеп и оглох.

Только Ладу сильней прижимаю. Держу крепко.

И это, я знаю — навсегда.

Трясу головой, пытаюсь прийти в себя. Не время орать от разрывающего счастья. Не место.

Снова устраиваю драгоценную на коленях. Молча обнимаемся, а маленькая в моих руках будто бы прячется. Словно в меня зарыться старается.

А я? Да я бл* только за.

Сжимать ее теплое, нежное тело, слышать удары сердца, выдыхать ее запах.

Сука, я романтик.

Бл* батя будет долго ржать, Ник затроллит, а мама, мама не удивится. Она мне так лет десять назад и говорила. Да я, баран, не верил.

А потом до меня вдруг доходит:

— Ты понимаешь, что мы с тобой, выходит, реально эм-м-м идиоты? Сука, столько времени просрали, в дерьме наплавались…

— Опыт получили незабываемый! — сквозь слезы смеется Лада.

— Это точно! И даст бог, неповторимый. На хрен. Достаточно боли и бреда в наших