видах – в мешочек, печеные, яичницу-болтунью, омлет, – блинчики, бекон, сосиски и свежие фрукты, но Лоррен снова лишилась аппетита. Зато Лео ел за троих.
Она никак не могла избавиться от мысли о том, что будет, когда Лео покинет этот мир, и невыносимо страдала. Физически и душевно. Боль проникла в самые дальние уголки мозга и отравила его, терзая, как хищная крыса. «Ну зачем, зачем нам даны чувства, эмоции, сердце и душа?» – вопрошала она неизвестно кого.
– Я найму охрану для офисов DB&S, пусть стерегут здание и жизнь сотрудников, пока не задержат этого Каррена, – сказала Лоррен.
Она передала Лео слова Финка; Лео задумался и сказал, откусывая от энной по счету сосиски:
– Попрошу Гонзо стать на время твоим шофером. Он когда-то служил в отряде коммандос, лучшего телохранителя нам не найти.
– И ради тебя он в лепешку разобьется. – Лоррен попыталась улыбнуться.
– Это точно… Ты что, совсем не хочешь есть?
Они сидели у окна, за столиком, покрытым клетчатой скатертью. Лоррен бросила взгляд на заснеженный парк:
– Совсем…
Лео промолчал.
– Прости, что порчу тебе настроение.
– Хочу прогуляться! – вдруг объявил Лео. – В наследство от трехлетнего пребывания в шестиметровой тюремной камере, вынужденного сожительства с соседом и двух прогулок в день по двору, окруженному колючей проволокой, мне досталось периодическое онемение ног.
– Куда бы ты хотел отправиться?
– В разные места! В Центральный парк, Брайант-парк, в Вашингтон-сквер-парк в Гринич-Виллидж, в Риверсайд-парк, Бэттери-парк на южной оконечности Манхэттена и Хай-Лайн…
– Ты же не серьезно? Представляешь, сколько это километров?
Лео не шутил.
В лофт они вернулись без сил, но им пришлось выгулять Оревильи – кокер ясно дал понять, что помнит свои права, – так что субботу закончили в лежачем положении: он – на диване, она – на кровати, пьяная от кислорода и эндорфинов.
Лоррен посмотрела на «умные» часы и не поверила своим глазам: за шесть часов они прошли по снегу и холоду двадцать пять километров! Она чувствовала себя разбитой, как траппер из книг Джека Лондона после суточной охоты, но это не имело значения. Важно было лишь чувство, возникшее к этому лофту, этому псу и…
«Даже думать не смей».
Она подняла глаза и посмотрела на Лео. Он лежал на диване с закрытыми глазами, и ее на мгновение потрясли бледность осунувшегося лица и черные круги под глазами. Он выглядел измотанным. Лоррен уже в конце их великого похода заметила, что Лео старается скрыть физическую слабость, и снова ужаснулась будущему.
Лео проснулся, потянулся за телефоном и заказал рогалики из Liberty Bagels. Когда заказ доставили, Лоррен изумилась их внешнему виду: бейглы повторяли цвета картин на стенах, они были желтыми, синими, красными и немыслимо ослепительно-белыми.
– Они съедобные? – с сомнением в голосе поинтересовалась она. – Или ты размажешь их по холсту?
Стемнело, и она босиком подошла к окну, чтобы полюбоваться оранжевой световой короной, увенчавшей манхэттенские крыши.
Зазвонил телефон Лео, и он ответил:
– Китти?.. Что?.. Когда?.. Ты на месте?.. А Тим?.. Я еду.
Лоррен обернулась:
– Что случилось?
– Кто-то разгромил магазин моей сестры. Разнес все в щепки.
Они вылезли из такси перед разбитой витриной Kitty’s Fine Wines и застали полицейских на месте происшествия. Глядя с улицы, можно было решить, что по магазину выстрелили из гранатомета. Внутри дело обстояло не лучше. Полицейские осматривались, и лучи света их фонариков отражались от винных луж и осколков стекла.
Все произошло 11 января 2020 года, в 21:13.
Китти отвечала на вопросы дознавателей, синие мигалки крутились на крышах патрульных машин, превращая живых людей в подобие зомби. Увидев брата, Китти извинилась перед копом, подошла, укрылась в объятиях Лео и тихо заплакала.
– Познакомьтесь, девочки, – сказал он, отстранившись. – Лоррен, это моя сестра.
Китти вытерла слезы и рассеянно пожала протянутую руку, после чего Лео попросил «объяснить толком, как это произошло». Сестра рассказала, что в магазине сработала сигнализация, это зафиксировал ее телефон, а камера оказалась «вне сети». Она, Китти, сообщила о случившемся в охранную фирму, вернулась в магазин, прикинула размер ущерба, вызвала полицию, а потом позвонила Лео. В таком вот порядке.
– Не знаю, кто мог сделать такое, но они оставили сообщение.
Китти указала на нижнюю часть витрины, которая осталась нетронутой. Кто-то старательно, крупными буквами, вывел на ней с помощью баллончика с краской: «ОКО ЗА ОКО». Лицо Лео осталось невозмутимым, но взгляд серых глаз сделался недобрым.
– У тебя хорошая страховка, детка?
– Да, но… Ты же знаешь, у меня были редкие, бесценные вина, я так люблю свое дело, а теперь…
На улице пахло вином, как будто кто-то откупорил бочку и выставил ее на воздух, чтобы напоить соседей.
– Они не взяли ни одной бутылки, – добавила Китти. – Варвары!
– Попрошу Гонзо отвезти тебя в гостиницу, – сказал Лео, обращаясь к Лоррен. – Я останусь на ночь с сестрой.
Она спросила, понизив голос:
– Ты ведь знаешь, кто это сделал?
– Да.
– Те же, кто напал на тебя в лофте?
Он молча кивнул.
Вечером Лео вернулся в лофт, чтобы выгулять пса и взять кое-какие вещи. Выйдя из лифта, он увидел приоткрытую дверь, вспомнил, что запирал ее, и, почувствовав неладное, позвал Оревильи. Кокер, как это ни странно, прибежал с верхнего этажа и выглядел очень испуганным: хвост был зажат между лапами, все тело дрожало.
Лео погладил песика, чтобы успокоить и проверить, все ли с ним в порядке, решил было позвонить Гонзо, прежде чем входить, но передумал: если бы подручные Ройса Партриджа III находились в здании, они бы сразу его схватили.
Квартиру разгромили – в точности как магазин Китти, не пощадили даже портреты Лоррен, распотрошили диван, кое-как залатанный после знакомства с зубами Оревильи; бару и кухне тоже нанесли значительный урон. А на одной из стен оставили надпись:
ЗУБ ЗА ЗУБ.
33
И вот я единственный
Живой парень Нью-Йорка.
Simon & Garfunkel, «The Only Living Boy in New York»[131]
– Почему у вас такие лица? – спросил на следующий день Тим, с удовольствием поглощая Oreo O’s.
На завтрак он ел только эти хлопья, в крайнем случае соглашался на Reese’s Puffs с арахисовым маслом и соевым молоком (на худой конец – с коровьим, но без лактозы). И это притом что ему никогда не диагностировали ни аллергии, ни непереносимости какого-то продукта.
– Как на похоронах, – не отставал он.
За кухонным столом, кроме Тима, сидели его мать и Лео, продолжавшие хранить молчание.
– Я понял! – воскликнул Тим. – Это касается
