Где-то оно казалось слишком абстрактным, где-то слишком конкретным. Если бы кто-то с работы подслушал наш с ней разговор, то, используя лишь толику воображения, он легко бы создал такой текст. К тому же, насколько мне известно, компания отслеживает каждое действие будущей жертвы. Я решил отложить размышления. Скорее всего, у меня были на это какие-то причины, но сейчас я уже плохо их помню. Воспоминания разлетелись вдребезги, словно битое стекло. То же самое я чувствовал и тогда. Мне казалось, что я упускаю что-то важное, но пока не мог понять, что именно. Битое стекло. Вот что я ощущал в душе.
Я лег на кровать, вздохнул, закрыл глаза. И заплакал. Я плакал навзрыд, словно ребенок. Причин для слез у меня не было. Просто захотелось поплакать. Потом я встал с кровати, включил плиту и сжег предсмертную записку Хён Кён. Престранный поступок, если подумать. Это письмо было единственной уликой, которая могла пролить свет на смерть Хён Кён. Наверное, я слишком сильно напился. Да, вероятно, так и было.
Проснулся я лишь на следующий день после обеда. У кровати сидела Эрин.
— Я сварила тебе рисовую кашу.
Я вскочил. Каждое движение отдавалось болью.
— Как ты сюда попала?
Даже слова отзывались в голове тупой болью.
— Ты не помнишь?
Я сел за стол и закрыл глаза. Ко мне пришло смутное воспоминание о том, как я плакал, положив голову ей на колени.
Я почувствовал, как краснею до кончиков ушей.
— Я тебе позвонил?
— Да, на рассвете.
Она подошла к плите, подняла кастрюлю с кашей и стала умело, но осторожно зачерпывать рис, который уже начал остывать.
— Прости меня. Я вчера, наверное, лишнего наговорил?
— Все в порядке.
Она поставила передо мной тарелку с кашей и накрыла мою ладонь своей.
— Я рада, что ты позвонил.
По моей руке распространилось тепло ее тела. Я был смущен, потому что не ожидал такой реакции.
— Когда все закончится, расскажешь мне, почему ты так поступил.
Эрин оставалась со мной до самого вечера. Должно быть, она тоже устала, но ничем этого не выдавала. Я тупо сидел на диване, смотрел на нее и думал о Хён Кён. А думая о ней, смотрел на Эрин. Ладно. Нужно было это признать. Я убил около тридцати человек, и, возможно, теперь к ним добавился еще один, а может, даже два. Если ад существует, то там мне уже уготовано наказание. Мне было жаль Хён Кён, но расстраивать Эрин я тоже не хотел. Сможет ли она принять мое прошлое? Мне было страшно. Но какая-то уверенность все же ощущалась. Она казалась человеком, который сможет меня понять. По крайней мере, все то время, что мы провели вместе, именно это она и делала. Эрин казалась настолько замечательной, что мне с трудом верилось, что она реальный человек. Она будто знала обо мне все и была готова принять меня любым. Даже Хён Кён в своей предсмертной записке именно так ее и описала. Это замечал не только я, но и другие.
Однако проблем с работой это не решит. Даже если я и смогу объяснить, что смерть Хён Кён стала неизбежным результатом цепочки досадных недоразумений, мне все равно придется продолжать разрабатывать настоящие планы убийств. Ведь именно за убийства мне платят те деньги, что и свели нас вместе. Если я уволюсь, их больше не будет. Может быть, Компания и позволит мне уйти. Но если я обеднею, останется ли Эрин со мной? Или, может, она все же примет тот факт, что я убиваю людей? Ни один из этих вариантов не казался мне правдоподобным. Если я действительно хочу сделать ей предложение, придется ли скрывать мою профессию до конца своих дней или лучше быть с ней откровенным? Стоило подумать об этом до того, как я, идиот, пошел покупать кольцо.
Той ночью я в полном одиночестве, точно так же, как и когда планировал убийства, начертил табличку с колонками «за» и «против» и попытался проанализировать риски. Но ответ все никак не находился. Планировать убийства оказалось все же легче. Мне стало немного стыдно, что решить, стоит ли говорить правду и заключать брак, мне труднее, чем убить человека. В конце концов, жизни других не имели для меня большого значения.
На следующий день была назначена встреча с одним из руководителей Компании. Рано утром я, надев черный костюм, отправился на похороны Хён Кён. Никто из членов ее семьи меня не узнал. Все остальные коллеги уже простились с ней, поэтому я затерялся среди других скорбящих. Мне хотелось взглянуть на ее лицо, а не на портрет, но выбора у меня не было. Я вернулся в похоронный зал и немного поплакал, прислонившись к стене морга, где она, вероятно, находилась. В душе творилось что-то непонятное. Я никак не мог понять, что же чувствую к ней на самом деле. Скорбь, печаль, чувство вины — но было и что-то еще. Я чувствовал, что это важнее, чем я мог себе представить, но если я хотел остаться в себе, то нужно было жениться. Никто не может жить с такой тяжестью на сердце. Иногда, чтобы выжить, приходится сбросить часть груза. Даже если подсознание подсказывает, что это что-то важное.
Я решил избавиться от этих сложных мыслей так же, как мафия избавляется от трупов. Сбросить бочку размышлений в пучину океана, именуемого забвением, и тогда все будет кончено.
Представитель Компании оказался старше, чем я думал. На его лице застыла доброжелательная улыбка, как у Чой Бол Ама[11].
— Похоже, вы сегодня были на похоронах? — сказал он, глядя на мой костюм.
Вместо ответа я кивнул и сел напротив.
— Зачем вы хотели со мной встретиться?
— Не спешите. Если все в порядке, то это будет первый и последний раз, когда мы с вами видимся. Давайте спокойно поговорим. Уверен, вам есть что сказать и вы о многом хотите спросить.
Он сказал это с видом, будто знает все на свете. Такое поведение казалось мне настолько отвратительным, что я машинально сжал кулаки.
— Вовсе нет. Я и так много знаю. Так много, что аж тошно.
Он кивнул.
— Такая скромность высоко ценится в нашей Компании.
Интересно, как Компания оценит меня, если я сейчас вмажу ему кулаком по лицу?
— Прежде всего поздравляю. Вы прошли еще одно испытание.
— Вы хотите сказать, что… Будут и другие тесты?
Я почти упомянул имя Хён Кён. Но спрашивать было бесполезно. Какой бы ответ он ни дал, я был уверен, что не поверю. Теперь мне казалось, что
