Глава I
Марья Александровна Москалева, конечно, первая дама вМордасове, и в этом не может быть никакого сомнения. Она держит себя так, какбудто ни в ком не нуждается, а, напротив, все в ней нуждаются. Правда, ее почтиникто не любит и даже очень многие искренно ненавидят; но зато ее все боятся, аэтого ей и надобно. Такая потребность есть уже признак высокой политики.Отчего, например, Марья Александровна, которая ужасно любит сплетни и не заснетвсю ночь, если накануне не узнала чего-нибудь новенького, – отчего она, привсем этом, умеет себя держать так, что, глядя на нее, в голову не придет, чтобэта сановитая дама была первая сплетница в мире или по крайней мере в Мордасове?Напротив, кажется, сплетни должны исчезнуть в ее присутствии; сплетники –краснеть и дрожать, как школьники перед господином учителем, и разговор долженпойти не иначе как о самых высоких материях. Она знает, например, про кой-когоиз мордасовцев такие капитальные и скандалезные вещи, что расскажи она их приудобном случае, и докажи их так, как она их умеет доказывать, то в Мордасовебудет лиссабонское землетрясение. А между тем она очень молчалива на этисекреты и расскажет их разве уж в крайнем случае, и то не иначе как самымкоротким приятельницам. Она только пугнет, намекнет, что знает, и лучше любитдержать человека или даму в беспрерывном страхе, чем поразить окончательно. Этоум, это тактика! – Марья Александровна всегда отличалась между нами своимбезукоризненным comme il faut[1], с которого все берут образец. Насчет comme ilfaut она не имеет соперниц в Мордасове. Она, например, умеет убить, растерзать,уничтожить каким-нибудь одним словом соперницу, чему мы свидетели; а между темпокажет вид, что и не заметила, как выговорила это слово. А известно, что такаячерта есть уже принадлежность самого высшего общества. Вообще, во всех такихфокусах, она перещеголяет самого Пинетти. Связи у ней огромные. Многие изпосещавших Мордасов уезжали в восторге от ее приема и даже вели с ней потомпереписку. Ей даже кто-то написал стихи, и Марья Александровна с гордостию ихвсем показывала. Один заезжий литератор посвятил ей свою повесть, которую ичитал у ней на вечере, что произвело чрезвычайно приятный эффект. Один немецкийученый, нарочно приезжавший из Карльсруэ исследовать особенный род червячка срожками, который водится в нашей губернии, и написавший об этом червячке четыретома in quarto[2], так был обворожен приемом и любезностию Марьи Александровны,что до сих пор ведет с ней почтительную и нравственную переписку и из самогоКарльсруэ. Марью Александровну сравнивали даже, в некотором отношении, сНаполеоном. Разумеется, это делали в шутку ее враги, более для карикатуры, чемдля истины. Но, признавая вполне всю странность такого сравнения, я осмелюсь,однако же, сделать один невинный вопрос: отчего, скажите, у Наполеоназакружилась наконец голова, когда он забрался уже слишком высоко? Защитникистарого дома приписывали это тому, что Наполеон не только не был изкоролевского дома, но даже был и не gentilhomme[3] хорошей породы; а потому,естественно, испугался наконец своей собственной высоты и вспомнил своенастоящее место. Несмотря на очевидное остроумие этой догадки, напоминающеесамые блестящие времена древнего французского двора, я осмелюсь прибавить всвою очередь: отчего у Марьи Александровны никогда и ни в каком случае незакружится голова и она всегда останется первой дамой в Мордасове? Бывали,например, такие случаи, когда все говорили: «Ну, как-то теперь поступит МарьяАлександровна в таких затруднительных обстоятельствах?» Но наступали этизатруднительные обстоятельства, проходили, и – ничего! Все оставалосьблагополучно, по-прежнему, и даже почти лучше прежнего. Все, например, помнят,как супруг ее, Афанасий Матвеич, лишился своего места за неспособностию ислабоумием, возбудив гнев приехавшего ревизора. Все думали, что МарьяАлександровна падет духом, унизится, будет просить, умолять, одним словом,опустит свои крылышки. Ничуть не бывало: Марья Александровна поняла, что уженичего больше не выпросишь, и обделала свои дела так, что нисколько не лишиласьсвоего влияния на общество, и дом ее все еще продолжает считаться первым домомв Мордасове. Прокурорша, Анна Николаевна Антипова, заклятой враг МарьиАлександровны, хотя и друг по наружности, уже трубила победу. Но когда увидели,что Марью Александровну трудно сконфузить, то догадались, что она гораздоглубже пустила корни, чем думали прежде.
Кстати, так как уж об нем упомянули, скажем несколько слов иоб Афанасии Матвеиче, супруге Марьи Александровны. Во-первых, это весьмапредставительный человек по наружности и даже очень порядочных правил; но вкритических случаях он как-то теряется и смотрит как баран, который увидалновые ворота. Он необыкновенно сановит, особенно на именинных обедах, в своембелом галстуке. Но вся эта сановитость и представительность – единственно дотой минуты, когда он заговорит. Тут уж, извините, хоть уши заткнуть. Онрешительно недостоин принадлежать Марье Александровне; это всеобщее мнение. Они на месте сидел единственно только через гениальность своей супруги. По моемукрайнему разумению, ему бы давно пора в огород пугать воробьев. Там, иединственно только там, он мог бы приносить настоящую, несомненную пользу своимсоотечественникам. И потому Марья Александровна превосходно поступила, сославАфанасия Матвеича в подгородную деревню, в трех верстах от Мордасова, где у неесто двадцать душ, – мимоходом сказать, всё состояние, все средства, с которымиона так достойно поддерживает благородство своего дома. Все поняли, что онадержала Афанасия Матвеича при себе единственно за то, что он служил и получалжалованье и… другие доходы. Когда же он перестал получать жалованье и доходы,то его тотчас же и удалили за негодностию и совершенною бесполезностию. И всепохвалили Марью Александровну за ясность суждения и решимость характера. Вдеревне Афанасий Матвеич живет припеваючи. Я заезжал к нему и провел у негоцелый час и довольно приятно. Он примеряет белые галстухи, собственноручночистит сапоги, не из нужды, а единственно из любви к искусству, потому чтолюбит, чтоб сапоги у него блестели; три раза в день пьет чай, чрезвычайно любитходить в баню и – доволен. Помните ли, какая гнусная история заварилась у нас,года полтора назад, по поводу Зинаиды Афанасьевны, единственной дочери МарьиАлександровны и Афанасия Матвеича? Зинаида, бесспорно, красавица, превосходновоспитана, но ей двадцать три года, а она до сих пор не замужем. Междупричинами, которыми объясняют, почему до сих пор Зина не замужем, одною изглавных считают эти темные слухи о каких-то странных ее связях, полтора годаназад, с уездным учителишкой, – слухи, не умолкнувшие и поныне. До сих порговорят о какой-то любовной записке, написанной Зиной и которая будто бы ходилапо рукам в Мордасове, но скажите: кто видел эту записку? Если она ходила порукам, то куда ж она делась? Все об ней слышали, но никто ее не видал. Я, покрайней мере, никого не встретил, кто бы своими глазами видел эту записку. Есливы намекнете об этом Марье Александровне, она вас просто не поймет. Теперьпредположите, что действительно что-нибудь было и Зина написала записочку (ядаже думаю, что это было непременно так): какова же ловкость со стороны МарьиАлександровны! каково замято, затушено неловкое, скандалезное дело! Ни следа,ни намека! Марья Александровна и внимания не обращает теперь на всю эту низкуюклевету; а между тем, может быть, бог знает как работала, чтоб спастинеприкосновенною честь своей единственной дочери. А что Зина не замужем, так этопонятно: какие здесь женихи? Зине только разве быть за владетельным принцем.Видали ль вы где такую красавицу из красавиц? Правда, она горда, слишком горда.Говорят, что сватается Мозгляков, но вряд ли быть свадьбе. Что же такоеМозгляков? Правда – молод, недурен собою, франт, полтораста незаложенных душ,петербургский. Но ведь, во-первых, в голове не все дома. Вертопрах, болтун, скакими-то новейшими идеями! Да и что такое полтораста душ, особенно приновейших идеях? Не бывать этой свадьбе!
