Прошло три года, как я дописал последнюю строчку первогоотдела мордасовской летописи, и кто бы мог подумать, что мне еще раз придетсяразвернуть мою рукопись и прибавить еще одно известие к моему рассказу. Но кделу! Начну с Павла Александровича Мозглякова. Стушевавшись из Мордасова, он отправилсяпрямо в Петербург, где и получил благополучно то служебное место, которое емудавно обещали. Вскоре он забыл все мордасовские события, пустился в вихрьсветской жизни на Васильевском острове и в Галерной гавани, жуировал,волочился, не отставал от века, влюбился, сделал предложение, съел еще разотказ и, не переварив его, по ветрености своего характера и от нечего делать,испросил себе место в одной экспедиции, назначавшейся в один из отдаленнейшихкраев нашего безбрежнего отечества для ревизии или для какой-то другой цели,наверное не знаю. Экспедиция благополучно проехала все леса и пустыни и наконецпосле долгого странствия, явилась в главном городе «отдаленнейшего края» кгенерал-губернатору. Это был высокий, худощавый и строгий генерал, старый воин,израненный в сражениях, с двумя звездами и с белым крестом на шее. Он принялэкспедицию важно и чинно и пригласил всех составляющих ее чиновников к себе набал, дававшийся в тот же самый вечер по случаю именин генерал-губернаторши.Павел Александрович был этим очень доволен. Нарядившись в свой петербургскийкостюм, в котором намерен был произвести эффект, он развязно вошел в большуюзалу, хотя тотчас же немного осел при виде множества витых и густых эполет истатских мундиров со звездами. Нужно было откланяться генерал-губернаторше, окоторой он уже слышал, что она молода и очень хороша собою. Подошел он даже сфорсом и вдруг оцепенел от изумления. Перед ним стояла Зина, в великолепномбальном платье и бриллиантах, гордая и надменная. Она совершенно не узналаПавла Александровича. Ее взгляд небрежно скользнул по его лицу и тотчас жеобратился на кого-то другого. Пораженный Мозгляков отошел к сторонке и в толпестолкнулся с одним робким молодым чиновником, который как будто пугался самогосебя, очутившись на генерал-губернаторском бале. Павел Александрович немедленнопринялся его расспрашивать и узнал чрезвычайно интересные вещи. Он узнал, чтогенерал-губернатор уже два года как женился, когда ездил в Москву из«отдаленного края», и что взял он чрезвычайно богатую девицу из знатного дома.Что генеральша «ужасно хороши из себя-с, даже, можно сказать, первыекрасавицы-с, но держат себя чрезвычайно гордо, а танцуют только с однимигенералами-с»; что на настоящем бале всех генералов, своих и приезжих, девять,включая в то число и действительных статских советников; что, наконец, «угенеральши есть маменька-с, которая и живет вместе с нею, и что эта маменька-сприехала из самого высшего общества-с и очень умны-с» – но что и сама маменькабеспрекословно подчиняется воле своей дочери, а сам генерал-губернатор ненаглядится и не надышится на свою супругу. Мозгляков заикнулся было об АфанасьеМатвеиче, но в «отдаленном краю» об нем не имели никакого понятия. Ободрившисьнемного, Мозгляков прошелся по комнатам и вскоре увидел и Марью Александровну,великолепно разряженную, размахивающую дорогим веером и с одушевлениемговорящую с одною из особ 4-го класса. Кругом нее теснилось несколькоприпадавших к покровительству дам, и Марья Александровна, по-видимому, быланеобыкновенно любезна со всеми, Мозгляков рискнул представиться. МарьяАлександровна немного как будто вздрогнула, но тотчас же, почти мгновенно,оправилась. Она с любезностью благоволила узнать Павла Александровича; спросилао его петербургских знакомствах, спросила, отчего он не за границей? ОбМордасове не сказала ни слова, как будто его и не было на свете. Наконец,произнеся имя какого-то петербургского важного князя и осведомясь о егоздоровье, хотя Мозгляков и понятия не имел об этом князе, она незаметно обратиласьк одному подошедшему сановнику в душистых сединах и через минуту совершеннозабыла стоявшего перед нею Павла Александровича. С саркастической улыбкой и сошляпой в руках Мозгляков воротился в большую залу. Неизвестно почему, считаясебя уязвленным и даже оскорбленным, он решился не танцевать. Угрюмо-рассеянныйвид, едкая мефистофелевская улыбка не сходили с лица его во весь вечер.Живописно прислонился он к колонне (зала, как нарочно, была с колоннами) и впродолжение всего бала, несколько часов сряду, простоял на одном месте, следясвоими взглядами Зину. Но увы! все фокусы его, все необыкновенные позы,разочарованный вид и проч. и проч. пропало даром. Зина совершенно не замечалаего. Наконец, взбешенный, с заболевшими от долгой стоянки ногами, голодный,потому что не мог же он остаться ужинать в качестве влюбленного и страдающего,воротился он на квартиру, совершенно измученный и как будто кем-то прибитый.Долго не ложился он спать, припоминая давно забытое. На другое же утропредставилась какая-то командировка, и Мозгляков с наслаждением выпросил еесебе. Он даже освежился душой, выехав из города. На бесконечном, пустынномпространстве лежал снег ослепительною пеленою. На краю, на самом склоне неба,чернелись леса.
Рьяные кони мчались, взрывая снежный прах копытами.Колокольчик звенел. Павел Александрович задумался, потом замечтался, а потом изаснул себе преспокойно. Он проснулся уже на третьей станции, свежий издоровый, совершенно с другими мыслями.
Впервые опубликовано: «Русское слово», март 1859 г.
