которых, хочется расставить свечи перед всеми иконами.
Но не будем забегать вперед.
На четвертые сутки с момента появления людей на пустынном речном берегу, в лагерь Измайловых пришли уголовники. И пришли они вслед за немой бродяжкой. Как потом стало известно, пока урки кружком сидели у костра, передавая из рук в руки закопченную кружку с дымящимся, черным, как деготь, чаем, кто-то залез в занятый ими полуразрушенный лабаз и вынес оттуда две банки тушенки и буханку засохшего хлеба. Чтобы найти того, кто их обокрал, блатным понадобилось всего два часа.
К группам людей, расположившихся возле костров по всей территории фактории, подходили то улыбающийся Лужа, то Лева Резаный — тихий, неприметный пожилой человек, всегда прячущий свои глаза под покрасневшими веками. Уголовники здоровались, подсаживались, о чем-то разговаривали с сидящими людьми, затем вставали и переходили к следующему костру. Сами ложь, они великолепно чувствовали ложь в других. Не поднимая шума, даже не показывая, что они обнаружили пропажу, урки, незаметно для посторонних глаз, осторожно шли по следам похитителей, постепенно сужая круг поисков в одну точку. Подобным образом волки, опустив морды к самой земле, терпеливо и настойчиво выслеживают в заснеженном лесу раненую косулю.
Через два часа к Козырю подвели невысокого испуганного мужика в рваной шапке с длинными опущенными ушами. Лева сразу сунул ему в руки газетный сверток с махоркой.
— Немая это. Девчонка, что в лагере доктора живет, — несмотря на скрытый страх, уверенно сказал мужичок. — Сам видел, как она в кустах консервы под кофту прятала. Самого доктора сейчас в лагере нет, он по болотам на восточном берегу лазает, знаки ищет, а она там. Возле костра сидит.
Через десять минут Козырь и его люди вышли из кустов к шалашу Измайловых. Вера с Санькой и актрисой в этот момент сидели на бревне, греясь на солнце. Рядом находились немая, художник, монах Досифей и Аркадий Борисович. Совсем старик, с седой головой и такими же седыми бровями, он прикрыл глаза, подставляя лицо теплым солнечным лучам. День выдался ясный, высоко в синеве неба быстро бежали кучевые облака, ветер с Оби порывами стелил по воде затоки дым многих костров. В воздухе стоял запах весны.
Внезапно появившись перед сидящими, урки как-то сразу рассыпались по поляне. Их было человек пять-шесть, не больше, но Саньке показалась, что они заняли собой все пространство. Один из них быстро заглянул в их пустой шалаш, затем в следующий, и вытащил оттуда за руку жену инженера. Сам инженер выскочил следом и сразу замер на месте с искаженным от страха лицом. Его пальто с барашковым воротником было расстегнуто, котиковый пирожок сдвинулся на затылок, обнажая вспотевший лоб с прилипшей прядью волос, на обвисших щеках проступили яркие красные пятна. Замыкая всю вселенную на своем «я», он не сомневался, — урки пришли по его душу.
— Опа!.. И ты здесь, стукачок? — с веселым удивлением крикнул неунывающий Лужа, блеснув золотым зубом. Еще ничего не понимая, Вера начала было приподниматься с бревна, но кто-то позади нее негромко сказал: «Сидеть!», и она мгновенно опустилась обратно, не закончив движения.
В те несколько растянутых секунд, пока опытные в налетах блатные брали поляну под свой контроль, чтобы не дать никому убежать, с немой бродяжкой произошли странные изменения. Нарисованной принцессы больше не существовало, она осталась на бумаге, а сама девушка вновь превратилась в не поднимающую глаза городскую нищенку, с лица которой от рождения стерли все краски. Она словно сжалась в комок, и взгляд ее стал таким же затравленным, как у инженера. Козырь, Лужа и еще кто-то направились прямо к ней.
— Ну что, крыса, думала, что не найдем? А ты знаешь, что у товарищей по несчастью воровать нехорошо? — громко спросил Козырь, останавливаясь над зажмурившей глаза девушкой.
Вера, ничего не понимая, кроме того, что сейчас обязательно произойдет что-то очень плохое, с каким-то отстраненным удивлением отметила, что подбородок уголовника был гладко выбрит, а над верхней губой хищного сытого лица чернела полоска аккуратно подстриженных усов, как-будто он пришел в их лагерь из другого мира. Она беспомощно перевела взгляд на блестевшую вдалеке за склоном затоку, где днем всегда много народа. Ей хотелось крикнуть, позвать на помощь, но она уже понимала, что никто даже не посмотрит в их сторону. Здесь ее могло услышать только небо.
— Ну что, где консервы? Или сожрала уже, мышь? — продолжил Козырь, постепенно ужесточая тон, и вдруг рывком схватил немую за волосы. Блатных она не интересовала. Расправа была короткой: Козырь стащил девушку с бревна, приподнял и резко ударил ее головой в лицо. В тот же момент Вера услышала, как где-то далеко-далеко, словно сквозь вату, завизжала жена инженера. Девушка упала за бревно, ее продолжили бить ногами, она закрывала голову руками, удары ботинок попадали по ее пальцам, разбивая их в кровь. Тихонько всхлипывая, она пыталась подтянуть к животу колени и куда-то ползти, но ничего не получалось.
— Куда спрятала тушенку, крыса? Говори, тварь… — страшно кричал Лужа, но Вере, с каким-то изумлением наблюдавшей за расправой, показалось, что все это было как-то наиграно. Немая только мычала и всхлипывала. В какой-то момент молодой уголовник выхватил из кармана полушубка нож, наклонился и крепко схватил ее за руку.
— Какой рукой брала? Этой?
Немая только мычала и всхлипывала. Вера, отстраненно, словно сама она находилась за очерченным мелом кругом, увидела, как лезвие ножа легло на раскрытую ладонь, девушка инстинктивно сжала пальцы, Лужа дернул, и бродяжка, громко заскулив, прижала сжатую распоротую ладонь к груди, мгновенно закапав кровью всю юбку.
— Пока хватит. Ищите консервы, — негромко сказал Козырь, спокойно отойдя чуть в сторону.
Сколько времени надо мужчине, чтобы прийти в себя? Пока девушку избивали, Миша Беленький оставался неподвижно сидеть у костра и растерянно улыбался, словно надеялся своей улыбкой остановить происходящее и вернуть назад все, как было раньше. Не стоит требовать от человека того, что ему не по силам, молодой художник всегда жил в придуманном, раскрашенном собственными красками мире. Он никому не делал зла, но и противостоять злу он тоже не мог, так и оставшись пассивным улыбающимся наблюдателем. А вот монах Досифей встал и шагнул к Луже.
Но подвига не получилось. Тот невидимый, кто стоял за Верой, сразу схватил монаха сзади за шею и приставил к его глазу финку.
Одно дело, когда нож картинно приставляют к горлу. Не страшно, когда при резком рывке в сторону порежут кожу. Другое дело, когда острие ножа подносят к самому глазу. Инстинкт самосохранения полностью парализует волю и заставляет даже
