Она без разрешения устроилась в кресле, в котором недавно сидел Дима. — Мне звонил Александр Иванович. Он все рассказал об этом кошмарном случае. И еще сказал, что вы отказались от какой-либо медицинской помощи. Ну, ладно, не стационар, но определенные процедуры на дому… У меня хороший врач…
— Какие процедуры? — перебил Сырцов. — Банки, припарки, пиявки, клизмы? К этому случаю стишок из Заболоцкого: как хорошо, что дырочку для клизмы имеют все живые организмы.
— Вы ненужно образованны для детектива, — обиженно заметила Ирина Игнатьевна.
— Ненужной образованности не бывает. К сожалению, я не столько образован, сколько нахватан.
— Скромен и самокритичен, — поняла она.
— В отличие от вас. Что вы там, в прихожей, за хреновину несли Димке? Как всегда, нарочно дурой прикидывались?
— Вашу грубость, если не оправдать, то объяснить может только… как бы вежливее выразиться… ваше нездоровье, что ли.
— По-моему, мы опять цапаемся, — понял он. Она ничего не сказала. Пришлось ему продолжить беседу: — Абсолютно безобидный вопрос. Зачем вы пришли ко мне?
— Ничего себе безобидный! Просто хамский!
— Помимо тревоги за мое здоровье, чем еще вы обеспокоены?
— Эх, вы! — Ирина резко поднялась и, подобно Диме, вышла на балкон. Он, кряхтя, выбрался из кресла и проследовал за ней. Опершись локтями о поручень, она смотрела на Москву-реку.
— Эх, я, — сказал он ей в спину. Повинился. Она резко обернулась, выпрямилась.
— У меня сердце заболело, когда я узнала, что вас зверски избили.
— Что он Гекубе? Что она ему? — цитата из него выскочила непроизвольно.
— Что она ему? — эхом повторила вторую часть цитаты Ирина. Задала прямой вопрос. Он не нашелся, что ответить. Еще раз повторила: — Что она ему?
Нашелся, наконец, и сказал глухо:
— Работодательница, с которой у детектива могут быть только деловые отношения.
— Работодательница, — брезгливо произнесла она. — Слово-то где выискали? У Заболоцкого? У Шекспира?
— Канцеляризм всегда отрезвляет, Ирина.
— Вас или меня должен отрезвить канцеляризм?
— И меня, и вас.
— Меня не отрезвил, — она положила ладони ему на плечи, открыто глянула в лицо, призналась: — Я страшно боялась увидеть ваше изуродованное лицо. А вы…
— А я душою чист и ликом светел. Били меня профессионалы. Мягкой дубинкой по темечку, ею же по почкам, а ногами — в печень.
— Перестаньте! — выкрикнула она. Он снял со своих плеч ее ладони и поочередно поцеловал обе.
— Премного благодарен за сочувствие и ласку.
— Не я дура. Это ты дурак, Сырцов! — отчаянно объявила она и, притянув его за шею, поцеловала в губы. Длительно и умело. Когда она отстранилась, он безнадежно попытался держать марку:
— На виду у всей Москвы мультимиллионерша целует занюханного детектива.
— Георгий, ты по-человечески говорить можешь? — жалобно спросила Ирина.
— Могу, — ответил он и вместо того, чтобы произнести эти самые человеческие слова, привлек ее к себе и поцеловал. По собственному желанию.
* * *
— У нас все дела — срочные, — недовольно глядя на полковника Лапина, сказал генерал. — Ну что там у тебя, Лапин?
— У меня-то пока ничего. Это у них.
— Без ребусов, Костя. По порядку и внятно. Что ты хочешь?
— Я хочу ликвидировать группу киллеров, большинство из которых находится во всероссийском розыске.
— А кто этого не хочет? И я хочу. Но не получается.
— По моим сведениям, через три дня, в четверг вечером, на даче адвоката Василькова состоится сходка всех членов киллерской организации.
— Организация! — фыркнул генерал. — Считаешь, что есть такая?
— Есть, Виталий Петрович, — твердо заверил Лапин.
— Сведения откуда? Агент?
— Агент.
— Надежный?
— Никогда не подводил.
— Зачем же дело стало? Бери группу захвата и действуй.
— Вот именно, захвата. Поймите меня правильно, Виталий Петрович, но в данном случае традиционная операция не пройдет. Захват при любом раскладе не получится. Они конченые, и ясно понимают это. Будут отстреливаться до конца! А я ребятами рисковать не хочу.
— Мы не можем действовать на уничтожение, не предъявив ультиматума.
— Мы и предъявим. За пять секунд до штурма.
— Я слышал только, что мы предъявим. Больше ничего.
— Спасибо, Виталий Петрович.
— А я хочу сказать тебе спасибо через три дня. Очень хочу, Костя.
* * *
Карик ждал ее у метро «Кропоткинская». Она вышла из дверей метрополитена в толпе пиковых москвичей, и он, пристроясь сзади (она его не видела), сказал тихо:
— Меня здесь нет, Оля. Иди до Гоголя.
Хорошие нервы у Ольги: она, не оборачиваясь, двинулась по бульвару. Карик, отстав метров на двадцать, шел за ней, незаметно оглядываясь и приглядываясь. Когда кончились магазинчики, он круто развернулся и вбежал в платный сортир. Дамочка в кассе не успела и вскрикнуть, как он через вход в женское отделение выскочил на зеленую травку и быстро зашагал по газону вдоль чугунной оградки, сбоку догоняя неторопливую Ольгу.
Вышли к памятнику. Поочередно. Ольга уселась на скамейку. Подождав немного за кустами, пристроился рядом и Карик. Глядя на Гоголя, Оля сказала:
— Мы как хиппи из системы: прямо к Гоголям.
— Ты все шкварки кидаешь, а нам с тобой не до пошутилок.
— Нам с тобой — это как понимать? Я это я, а ты это ты. Встретились и разошлись.
— Не скажи. Мы с тобой наркотой повязаны. И сейчас в полном бидоне: идет охота на волков.
— Пушеров твоих подмели, что ли? Так ты ямщик, ты в стороне.
— Если бы пушеров. Низь — хрен с ними. Верхи повалились. Главный канал прорвало на всех шлюзах.
— Не словила тему, Карик.
— До меня последний добежал. С полными штанами. По шелковому пути все лобаны на перевалах исчезли неизвестно куда.
— Значит, заказ медным тазом накрылся?
— Ты что, крезанутая? Какой заказ? Ноги надо делать, ноги! Обесточили всю цепочку, скоро и до нас доберутся.
— Меня не достанут, Карик.
— Не надейся, и тебя достанут.
— С чего это ты вдруг обо мне заботишься?
— Ты моя клиентка.
— И твои башли в перспективе, — поняла она. — Куда срываешься?
— К зербам, в Баку. Через два часа самолет. Малость отдохну.
— А потом?
— А потом вернусь с новым каналом. А ты пока притихни.
— Бугор не поймет.
— Объяснишь все как есть, и поймет. Главное сейчас — притихнуть, Оля. — Карик поднялся со скамейки, незаметно огляделся и решил: — Пока не ведут. Ну, будь.
Она видела, как он, перейдя бульварную протоку, зашагал к Арбату.
* * *
Опершись плечом о дверной косяк, Сырцов наблюдал за Ириной, ловко моющей в его кухне немногочисленную посуду. Домыла и распределила в шкафчике по местам: тарелки к тарелкам, рюмки и фужеры — к рюмкам и фужерам. Обернулась, улыбнулась Сырцову и сказала:
— Вот вроде и все, Георгий.
— Вроде все, — невесело согласился он. — Давно посуду сама мыла?
— Давно, — насторожилась
