Даже те, кто остался невредим, по его словам, «отчаянно нуждаются в еде, отдыхе и воде»[81]. Непрекращающиеся дожди сильно затрудняли любые перемещения, и обе ночи были потрачены на попытки доставить припасы на передовую, вывезти раненых, окопаться и так далее. В результате к утру 8 января войска оказались не в состоянии продолжать атаки.
Не упрощала ситуацию и продолжающаяся организационная чехарда. Попытка вывести с передовой 35-ю бригаду, понесшую самые крупные потери, закончилась ничем, так как сначала офицеры 7-й дивизии не могли найти в темноте штаб бригады, а потом уже штаб бригады не мог установить связь со своими батальонами.
Дождь и низкие тучи сделали авиаразведку невозможной, но в течение ночи с 8 на 9 января османский огонь полностью прекратился. Это дало повод подозревать, что противник ушел. Отправленные утром разведывательные партии подтвердили догадку: неприятель действительно бесшумно снялся и отошел. К вечеру 9 января британцы заняли оставленные турками позиции и деревню. Энергичного преследования не получилось, войска слишком устали, а несколько дней дождей превратили окрестности в грязевое болото, в котором вязли ноги солдат и колеса орудий и телег.
Османы оставили окопы, решив, что потеря первой полосы на правом берегу лишает смысла оборону на левом. Их потери составили около 2000 человек, и к тому же они расстреляли большинство имеющихся боеприпасов. В этих условиях отход на следующую оборонительную линию выглядел логичным шагом.
Британские потери оказались куда выше. За 6 и 7 января войска Эйлмера лишились более 4000 человек. Впервые с британской высадки в Месопотамии по итогам полевого сражения британские потери превысили потери противника. Правда, в своих оптимистических отчетах наверх Янгхазбенд и Эйлмер оценили урон противника несколько выше собственного.
Девятого января случилось еще одно важное для всей кампании событие. Генерал Никсон попросил сменить его по причине болезни. До несчастья под Ктесифоном Никсон по праву считался одним из самых успешных генералов британской армии в текущей войне. Под его руководством индийские части продвигались на сотни километров вглубь территории противника, раз за разом нанося ему тяжелые поражения. Вице-король Индии лорд Хардинг однажды практически произнес панегирик в его честь, сказав, что «люди с такой выдержкой и твердостью построили Британскую империю»[82].
Однако стресс от последних событий подорвал нервы генерала, и он предпочел самостоятельно попросить о замене. Примечательно, что характер болезни, поразивший Никсона, так и не раскрыли, хотя англичане не особо стеснялись, если некоторые высокопоставленные командиры уезжали домой по причине пошатнувшегося душевного состояния. Одна Галлиполийская кампания подарила целых два примера. Командира дивизии генерала Хаммерсли отправили домой после серьезного нервного срыва в первый же день боев его дивизии (он получил несколько тяжелых контузий в Южной Африке, и его психическое равновесие вызывало определенные сомнения еще до войны), командира корпуса генерала Хантер-Вестона увезли с полуострова в «состоянии полного нервного коллапса»[83]. Карьера Хаммерсли на этом закончилась, но Хантер-Вестон еще не раз отличился на Западном фронте и стал образцом для будущих художественных образов бездушных и жестоких британских генералов. Это молчание породило впоследствии много сплетен. Убегал ли Никсон с фронта, чувствуя все более сгущающиеся тучи? Намекнули ли ему из Индии, что, самостоятельно покинув пост по вполне рядовой причине, он избежит позорного снятия и сохранит лицо? Мы не знаем ответов на эти вопросы. Но ветер успехов Никсона в итоге обернулся бурей проблем, которые еще только начинались.
Корпус Эйлмера провел 10, 11 и большую часть 12 января, занимаясь тем, что в документах дипломатично названо «реорганизацией». Постепенно подтягивались припасы и новые части, рассортировывались раненые. Наконец-то прибыли штабы 21-й бригады и 7-й дивизии, что позволило наладить хоть сколько-то эффективную работу. Погода не улучшалась, дожди возобновились, и температура по ночам падала до нуля. Все вокруг превратилось в болото с жидкой вязкой грязью, которая облепляла жирными комьями любую поверхность.
На фоне этого, а также из-за тяжелых потерь в боях 6–7 января серьезно снизился боевой дух войск. Особенно это затронуло части, недавно переброшенные из Франции. При всей жестокости войны пребывание на Западном фронте имело свои преимущества. Войска без перебоев снабжались обильными пайками и амуницией, смены в окопах чередовались с периодами отдыха в тыловых зонах, бойцы получали регулярные увольнительные и отпуска. Ни о чем подобном в Месопотамии не шло и речи. Как написал в своем письме домой в январе 1916 года командир 1/4 Хемпширского полка[84], «ребята из Франции хотят назад туда, те, кто из Египта, скучают по Суэцкому каналу»[85].
Настроение сильно упало не только в британских, но и в индийских частях. Переброшенные из Европы солдаты-мусульмане выражали глухое недовольство тем, что воюют против единоверцев, да еще и в местах, тесно связанных с историей ислама. Бойцы-индуисты дополнительно страдали из-за острого недостатка привычных для них продуктов вроде козлятины или свежих овощей. Некоторые индийские подразделения сражались во Франции с осени 1914 года и понесли там тяжелые потери. Многие побывавшие в сражениях и не единожды раненые рассчитывали, что уход с Западного фронта подарит им передышку, но вместо этого их сразу отправили в бой в незнакомой стране с тяжелым климатом. Надежность и эффективность индийских дивизий осенью 1915 года вызывала большие вопросы у британского командования во Франции, и об их переброске на другой фронт старшие офицеры вовсе не сожалели. Немаловажным фактором стало и то, что, сражаясь в Ираке, индийцы получали меньшую плату, чем во Франции.
Письма солдат домой ярко демонстрируют, что даже у тех, кто не имел моральных или религиозных возражений против боев в Ираке, переброска не вызвала особой радости. «Война здесь куда более жесткая, чем против немцев», — писал один из мусульман, возможно, потому, что его батальону приходилось действовать против хорошо окопавшегося противника без привычной в Европе массированной поддержки артиллерии. Сикх написал другу, оставшемуся в одном из кавалерийских подразделений во Франции: «Во Франции мы не испытывали нужды ни в чем, здесь мы все время сталкиваемся с огромными трудностями. Нет ни молока, ни сахара, а для питья нет ничего, кроме речной воды»[86]. Другой солдат тоже не скрыл разочарования: «Мы совершаем марши каждый день и все время страдаем от недостатка воды. Вокруг нет ни одного дерева. Наши страдания здесь столь же велики, как тот комфорт, который мы испытывали во Франции»[87].
Не добавляло теплых чувств бойцам и творящееся на их глазах с ранеными. Индийские части с самого начала войны критиковали за вопиющий недостаток медицинского персонала, что уже не раз и не два было продемонстрировано в Ираке.
