препятствия, чтобы получить образование. Когда Елена Андреева, дочь видного московского купеческого рода, изъявила желание поступить на Бестужевские курсы, мать поначалу воспротивилась этому, опасаясь, как бы впечатлительная Елена не попала под влияние «стриженых нигилисток, что отрицают Бога и нравственность» [Андреева-Бальмонт 1997: 229]. Мать дала свое разрешение только убедившись, что времена нигилизма прошли и теперь в курсистки идут девушки из хороших семей, которые относятся к учебе серьезно. Но и после того как купеческая элита приняла идею высшего образования для женщин, ниже по социальной лестнице и за пределами крупных городов отношение к образованию выше начального еще долго оставалось двойственным. Елизавете Дьяконовой удалось поступить на Бестужевские курсы только по достижении совершеннолетия, то есть 21 года, и только после того, как Министерство просвещения убедили отменить требование родительского разрешения. Курсистки из бедных семей по-прежнему страдали от жестокой нужды, снимали сообща комнаты в холодных, темных, кишащих тараканами квартирах и с трудом могли прокормить себя во время учебы. Последние страницы газет были усеяны объявлениями от таких студенток, ищущих работу гувернанток, переводчиц, компаньонок, переписчиц, личных секретарей на полставки и тому подобное. Таким образом, все увеличивающаяся доля женщин-учащихся из низших слоев общества может служить свидетельством не только растущего признания идеи женского высшего образования, но и силы женского стремления пробить себе «окно в мир»[111].
В конце XIX — начале XX века произошел резкий рост занятости женщин на должностях, требующих образования. Около 750 женщин в России в 1906 году занимались медициной, многие из них работали в государственном секторе в качестве земских врачей или служащих городских управ. Число женщин, преподающих в сельских школах, выросло с 4878 в 1880 году до 64 851 в 1911 году, и их социальное происхождение становилось все разнообразнее. К 1911 году более 20 % учительниц составляли мещанки, еще 21,6 % — крестьянки. Их число едва не превысило число дочерей священников и дворян, преобладавших в этой профессии в прежние годы. Около 60 % учительниц имели среднее образование[112]. Как и в других странах Европы и в Соединенных Штатах, женщины все чаще занимали должности конторщиц, секретарей и машинисток в частных и даже государственных учреждениях. Правительство постепенно отступало от закона 1871 года, запрещавшего женщинам занимать государственные должности. Несмотря на то что женщинам по-прежнему не позволялось занимать должности, за которые присваивались чины, в 1880–1890-х годах женщины работали в Государственном Сенате и канцелярии Государственного Совета, в Государственном банке, кассирами и начальниками станций на железной дороге, а также секретарями у местных чиновников. Женщины брались и за перо: они становились прозаиками, поэтами, критиками, драматургами и журналистами, даже редакторами и издателями журналов. Ронда Кларк насчитала не менее 53 женщин-редакторов и издательниц в Москве и Санкт-Петербурге в 1880-е годы[113]. Женское литературное творчество стало по-настоящему популярным в конце XIX века, чему способствовала готовность издательниц, прежде всего Любови Гуревич, редактора «Северного вестника», открыть двери своих издательств для неизвестных русских писательниц. Более краткие и доступные по цене курсы, готовившие медсестер, акушерок и санитарок, обеспечили работой еще тысячи женщин, многие из которых происходили из бедных семей. В конце 1870-х годов в российской провинции действовало более 20 акушерских школ; к 1905 году их насчитывалось более 50, в них обучалось около 4000 человек, и не менее 10 000 акушерок уже работали по своей специальности.
Образование могло расширять горизонты и вызывать более высокие ожидания. Вымышленной героине Саше, дочери кухарки из рассказа Ольги Шапир «Авдотьины дочки» (1898 год), профессия акушерки дала «свободное и благообразное существование», а также избавление от домашнего рабства[114]. Та же профессия помогла заложить основу для экономической независимости реальной женщине — мещанке Марии Больших. В 1887 году, через два года после ухода из несчастливого брака, Больших окончила курс в Повивальном институте при Московском воспитательном доме и занялась практикой. Совместно с другой акушеркой она заведовала маленьким родильным отделением у себя на квартире, а также помогала штатной акушерке в Воспитательном доме и иногда сопровождала врача, проводившего венерологические осмотры фабричных работниц[115]. Другие женщины, способные обеспечить себя, также были уже менее склонны терпеть жестокое обращение мужей. В последние десятилетия XIX века десятки тысяч женщин требовали для себя права уйти от мужа и жить отдельно, вопреки брачным законам, строго запрещавшим подобное. Обращаясь с ходатайствами к местным чиновникам, судам и, наконец, к самому царю в надежде на облегчение, женщины всех социальных слоев заявляли, что не желают больше жить с пьющими, распутными и жестокими мужчинами и хотят сами «зарабатывать свой кусок хлеба», как выражались многие из них. Давая женщинам возможность зарабатывать себе на жизнь, экономические изменения конца XIX века разрушали те институты, которые реакционеры стремились сохранить, и в частности — патриархальную семью.
Растущий рынок имел схожий эффект. Побочный продукт растущей индустриализации в России, рынок поощрял тягу к личным удовольствиям и наслаждениям и способствовал формированию моделей потребления, размывающих социальные барьеры. Рекламная индустрия соблазняла женщин модной одеждой и другими товарами, красовавшимися в витринах универмагов и на страницах популярных журналов, а также косметикой, краской для волос и другими средствами для украшения себя. Появилось множество книг с полезными советами, задачей которых было научить «новых богатых» изящно одеваться, обставлять и содержать дом и вести себя в обществе. Новые развлечения, такие как езда на велосипеде, повысили мобильность женщин и их личную независимость. Строгая цензура не мешала популярным журналам распространять информацию о женских способностях и достижениях. Стремясь в первую очередь развлечь грамотных горожанок среднего достатка, широко читаемый «Вестник моды» предлагал читательницам популяризированную версию «женского вопроса», ставил под сомнение представления о неполноценности женщин и превозносил женские достижения, например в медицине. «Нива» — самый популярный журнал в России, выходивший тиражом 100 000 экземпляров, — тоже отдавал дань женщинам, осмелившимся выйти за пределы привычной сферы. Среди женщин, упоминавшихся в журнале в 1890 году, была певица Александра Кочетова, которой пришлось преодолеть предрассудки своей семьи на пути к музыкальной карьере и которая в течение 13 лет была профессором Московской консерватории, а также американки мисс Нелли Блай и мисс Элизабет Вейланд, которым удалось обогнуть земной шар за 72 дня — быстрее Финеаса Фогга[116]. Трудно отделаться от впечатления, что для большей части образованного общества, в отличие от консервативных чиновников, участие женщин в общественной жизни стало казаться вполне приемлемым.
Большинство женщин, вносивших свой вклад в общественную жизнь, действовали более умеренными методами. Основным направлением женской общественной деятельности оставалась благотворительность. В первое десятилетие после воцарения Александра III создавать новые благотворительные организации стало гораздо труднее: они
