Бог с ними, а на меня почему такой злой? – спросил шофер, приземляясь на деревянную табуретку с шаткими ножками. – Я всегда считал тебя другом.
– Больше не считай, – сказал Максим. – В этом селе есть любимая поговорка: «Посох пашет и в одну и в другую сторону». Я опоздал на рейс всего, может быть. на минуту и ты, не дождавшись меня. отчалил, хотя я просил тебе не отправляться без меня.
– Э-э…, братец, так не пойдет, – протянул Сеидгамза. – Я человек пунктуальный: минута в минуту. Это для меня закон. Ты один, а пассажиров у меня человек тридцать как минимум и каждый день. Эти туруфцы странный народ. Ты не обижайся – просто в следующий раз вставай пораньше. Ты должен ждать меня, а не я тебя. – Рука шофера легла на поверхность стола, и пальцы забарабанили – признак уверенности и превосходства.
– Ладно, говори, а то у меня мало времени.
Сеидгамза шлепнул по своему животу.
– Болит, – сказал он.
– И будет болеть, – сказал Максим. – Ты посмотри, он у тебя опухший.
– Это диагноз?
– Это болезнь. Гастрит называется.
– А что делать?
– Жирное мясо не есть, водку не пить и… без меня не уезжать, когда мне надо.
– А что мне кушать, если все время в Турифе готовят хинкал?
* * *
Туриф – небольшое дагестанское село со множеством родников кристально чистой горной воды, в древности оно было местом ожесточенных сражений. Сам Геродот был здесь, чтобы воочию увидеть захоронение Кира, который погиб от руки царицы Кавказской Аррании – Тамириш. Могила заросла высокими деревьями, образовав святую рощу – пир. Со всех сторон окруженный холмами, Туриф для врагов становился настоящей западней. Здесь на глубине штыка лопаты и сегодня можно найти останки древних воинов с доспехами. Так что, здесь кажется все постоянным, кроме водителя автобуса и участкового врача. Здесь нет гостиницы, и водитель автобуса по договоренности с автогаражом ночевал у сельчан по очереди.
* * *
– Скажи – пусть меняют меню на рыбу, на куры…У них же богатая кухня: цикаб из калачиков. О… как его готовит Фатмахала: чиргин из крапивы, афары из творога, гюмбе из мяса, дангу из копченостей, айран ччук и… хинкал из баранины, аж слюнки потекли…
– Остановись, пожалуйста, – взмолился Саидгамза. – Мне становится плохо – я такой голодный. Хорошо, тебя же тоже приглашают в гости. У меня идея: давай объявим им бойкот: один день я отложу рейс, а ты замыкай медпункт и поиздевайся над ними. По рукам?
– Заговор? А что это даст?
– Кутум – первоклассная каспийская сельдь. Давай перевоспитаем это село – оно чужое и для тебя и для меня. Жадные. Пусть достают рыбу.
Максим молчал – вроде, идея неплохая и, не подумав о последствиях, согласился.
– Да, у них тут есть богатые, – произнес Максим. – Могут себе позволить и осетр. Вот, например, Гаджукхалу. Я слышал: он целыми днями ищет золото, спрятанное его дедом Дарчем. Говорят: в царское время он работал кадием по семи селам. Скоро его дом обвалится, а он копает и копает.
– Ты его не трогай, – сказал Сеидгамза. – Ты так можешь обидеть меня и половину моего села, которая произошла от сестры Дарча по имени Баира. Я слышал, что у Дарча были прямые отношения с Дербентским ханом. Его внук Гаджук – справедливый мужик: сдал своего племянника Кади, председателя колхоза за то, что его жена Ева в обеденный перерыв воровала зерно со склада по мешку в день. Он не выдержал и, выйдя на крышу дома, закричал: «сельчане, если скажу, позор – мне; если не скажу, то лопну – воруют, воруют!».
– Ха-ха.
– Он также из-за гордости отстоял воду у тинитцев, которая шла на их мельницу, хотя в этом уже не было нужды.
– Извини, я не знал. Так выходит кругом все родственники и как их тогда наказать? Да, гордости у них не отнимешь, – вставил Максим, все дальше отвлекаясь от проблем и погружаясь в болтовню. – Я не знаю ни одного села ни в Табасаране, ни в Дагестане и ни где-нибудь в мире, где столько кладбищ – у каждого тухума свое кладбище. Интересно!
– И люди у них интересные, – сказал Сеидгамза. – все ветераны войны – брехуны: у них столько геройств и историй. Этот, как его, – Сеидгамза стал чесать затылок, – Шабан. Он – ветеран войны, сельский мулла и коммунист и водку пьет. Любит говорить: «Вы, дети мои, слушайте, что я говорю, но не делайте то, что я делаю». Самый большой брехун у них – Адил с сутулой осанкой и беспощадным нравом колхозного сторожа – его сильно боится детвора Он любит рассказывать, как его с гранатой в руке немецкий танк протащил сто метров и все-таки он подбил его, за что получил благодарственной письмо лично от Сталина.
– Ха-ха.
– Еще у них есть другой ветеран – безрукий инвалид, Абу-сей, – вставил Максим. – После того, как однажды он одной рукой избил одного турагца, тот сказал: «Спасибо немцам за то, что отрезали ему одну руку, а то что бы он сделал со мной, будь у него две руки».
– Ха-ха.
– Если здесь встретишь хорошего человека, то это приезжие, – сказал Сеидгамза, – такие как мы с тобой или этот Алиусей – преподаватель родного языка из Рижника с особыми методами воспитания. Он живет в Рижник, а работает за четыре километров в Турифе, и каждый день – хвала ему и честь – в дождь и в снег, в мороз и зной, утром и вечером он двадцать пять лет проделывал путь, чтобы отдавать знания своим ученикам. Двоечники учатся арифметике, считая, сколько кругов вокруг земного шара тот сделал за двадцать пять лет работы в школе – есть такая задача у учителя математики. Спокойный и уравновешенный, он однажды не смог простить одному ученику безразличие. Его один ученик перестал учиться и его оценки по родному языку поползли вниз – от троек до двоек и единиц, а он продолжал улыбаться так, как будто ничего не произошло. И Алиусей вместо того, чтобы отметить Ибрагиму двойку в журнале, взял в руки между обкуренными пальцами наточенный карандаш, прошел от доски до задней парты и резким движением нацарапал «единицу» посередине лба Ибрагима от переносицы до чубчика. «В журнале никто не видит, – сказал он. – Зато теперь увидит все село…» Ладно, – выпалил Сеидгамза и встал, – ты начинай давить со своей стороны, а я со своей. То есть у меня, что за болезнь, ты сказал?
– Гастрит.
– Значит, заработал гастрит. Теперь жена не скажет, что я ничего не зарабатываю.
– Ха-ха.
Он
