судебные заседания, проходившие в изящном особняке, построенном британцами в 1866 году. Весь внутренний декор посвящался правосудию, резьба деревянных панелей стен и потолка создавала подобающий настрой. Пол покрывал толстый красный ковер. Суд идет — все встают, появляются судьи, перед которыми шествует служитель в длинном зеленом кафтане и белом тюрбане, несущий деревянный жезл с серебряным шаром-набалдашником. Судьи в черных мантиях и белых париках занимают места в креслах с высокими спинками под балдахином красного сатина. Адвокаты отца уже на местах, сияют белоснежными воротничками, поверх черных костюмов на них надеты черные шелковые мантии. Я на своем месте на деревянной скамье для зрителей должна бы ощущать удовлетворение: все выглядит так, будто судебное разбирательство произойдет по доброй английской традиции. Видимость, однако, обманывает.
Обвинение базируется главным образом на признании Масуда Махмуда, генерального директора Федеральной службы безопасности. Масуд Махмуд — один из государственных служащих, арестованных в ходе переворота. Говорили, что его пытали с целью получить фальшивые показания против отца. После двух месяцев в заключении он якобы решил «раскаяться», признать, что был сообщником преступления моего отца, и купить прощение чистосердечным признанием и «свидетельскими показаниями» против «организатора заговора». Масуд Махмуд утверждал, что отец приказал ему убить политического деятеля Касури.
Показания Масуда Махмуда — фактически единственное, на чем базировалось обвинение, так как четверо остальных обвиняемых — служащие Федеральной службы безопасности, получавшие указания от Масуда Махмуда. Как и их начальник, они попали под арест в самом начале переворота. Очевидцев нападения не было.
Четверо обвиняемых служащих ФСБ сидели рядом со своими адвокатами, но отца окружали охранники. Его усадили в деревянный «загон», сооруженный специально для этого процесса. «Я знаю, вы привыкли к комфорту, поэтому вместо скамьи я вам приготовил стул», — насмешливо заявил отцу в первый день разбирательства, тянувшегося пять месяцев, главный судья Маульви Муштак Хусейн. Один из назначенцев Зии, Маульви Муштак происходил из той же местности, что и сам Зия, из Джаландара (Индия), и имел с отцом старые счеты. Он представлял Айюб Хана, когда отец бросил тому вызов. При правительстве ПНП он выставил свою кандидатуру на пост главного судьи, но министр юстиции, генеральный прокурор и мой отец сочли его неподходящим для такого поста. Вскоре после переворота Зия назначил его ответственным за подготовку избирательной кампании, как бы в насмешку над принципом разделения исполнительной и судебной властей. Конечно, такой судья не мог быть беспристрастным.
Защита запросила копии показаний свидетелей против отца. Главный судья задержал выполнение этого запроса «до более подходящего времени». В ходе процесса главного адвоката отца Д. М. Авана пригласили в офис главного судьи и посоветовали «подумать о будущем». Когда эти советы не возымели действия, главный судья умышленно завел в тупик другие дела, которыми занимался господин Аван. Господину Авану пришлось посоветовать своим клиентам найти другого адвоката.
Я присутствовала в суде, когда Маульви Муштак искажал показания водителя Масуда Махмуда, пытаясь сфабриковать связь между моим отцом и генеральным директором ФСБ.
— Верно ли, что вы доставляли Масуда Махмуда к премьер-министру?
— Нет, — робко ответил водитель.
— Пишите: «Я доставил Масуда Махмуда к премьер-министру», — продиктовал главный судья стенографу.
— Протестую, ваша честь! — поднялся с места защитник.
— Протест отклоняется, — отмахнулся Маульви Муштак, хмуря густые седые брови, и снова повернулся к свидетелю. — Вы хотели сказать, что могли забыть, как вы доставляли Масуда Махмуда к премьер-министру.
— Нет, я ничего не забыл. Не возил я его туда ни разу.
— Пишите: «Масуд Махмуд сам вел машину, когда ездил к премьер-министру».
— Протестую! — снова вскочил защитник.
— Сядьте! — рыкнул на него судья и снова взялся за водителя. — Масуд Махмуд ведь мог сам вести машину?
— Н-нет, сэр, — возразил трясущийся водитель.
— Почему? — крайне удивился главный судья.
— Потому что я не расставался с ключами, сэр.
Королевский адвокат Джон Мэтьюз из Англии, следивший за заседаниями суда в ноябре, пришел в ужас. «В особенности меня шокировало, как суд прерывает свидетелей, когда их показания опровергают версию виновности подсудимого, начинает обработку свидетеля с целью изменения его показаний», — рассказывал он впоследствии английскому журналисту. Каково же было адвокатам защиты! Ни одно из их многочисленных возражений не было учтено на 706 страницах записей свидетельских показаний.
Никто на стороне обвинения даже не старался соблюдать видимость беспристрастности. Однажды утром, прибыв в суд, я услышала, как заместитель директора Федерального агентства расследований Абдул Халик без всякого стеснения диктовал свидетелям их показания.
— Что это за правосудие! — громко возмутилась я. Народ обратил внимание.
— Убрать ее! — приказал Халик полицейским.
— Я никуда не уйду! — закричала я, вовсе не стесняясь сцены, чтобы привлечь внимание.
— Убрать ее! — завопил Халик. Ему тоже нечего было стесняться.
В коридоре кто-то сказал, что привезли отца, и я, не желая расстраивать его видом потасовки дочери с полицией, ретировалась. Позже я узнала, что после этого инцидента обвинение сняло дом рядом с судом, обеспечило его закусками и напитками, чтобы без помех полировать показания свидетелей.
Рамсей Кларк, бывший министр юстиции США, тоже наблюдал за ходом процесса. Позже он написал статью для «The Nation». «Обвинение основано исключительно на показаниях нескольких свидетелей, находившихся за решеткой до самого начала процесса. Они меняли и дополняли показания, противоречили друг другу и самим себе, пересказывали сказанное другими (за исключением генерального директора ФСБ Масуда Махмуда). Их показания привели к построению четырех различных версий случившегося, абсолютно не подтвержденных ни очевидцами, ни вещественными доказательствами». Так писал он в своей статье.
Я верила в юстицию, в законы, нормы этики. Верила в судебные процедуры, систему свидетельских показаний под присягой. Но всего этого не было в фарсе, которому я оказалась свидетелем. Защита получила доступ к армейскому журналу регистрации транспортных средств, из которого видно, что джипа, якобы использованного для нападения на Касури, в день покушения вообще не было в Лахоре. «В журнал регистрации вкралась ошибка», — объяснило несоответствие обвинение. Хотя появился этот журнал в зале суда и использовался в процессе именно по инициативе обвинения.
Защита раздобыла квитанции, из которых явствует, что офицер ФСБ Гулям Хусейн, якобы ответственный за покушение, находился в это время в Карачи. Более того, он находился в Карачи десять дней до дня покушения и десять дней после. «Эти документы умышленно составлены неверно», — отговорилось обвинение, хотя до этого так вовсе не считало.
Неопровержимое свидетельство сфабрикованности дела всплыло, когда адвокаты отца получили результаты баллистической экспертизы покушения. Позиции стрелков, указанные «свидетелями», не соответствовали пулевым пробоинам на корпусе машины. Кроме того, оказалось, что стрелков было четверо, а не двое, как утверждало обвинение. Табельное оружие ФСБ, которым якобы пользовались стрелки, не соответствовало найденным на
