– У меня были дела по работе. Я еще работаю, если ты не забыл, – ответил Рассел, проговаривая каждое слово. Он нервничал, тревога проскальзывала в его мягкой и убаюкивающей речи, несмотря на все попытки сохранить спокойствие. Николасу не понравился этот тон. Он заставлял подозрения вопить безумными голосами. Но вороной депос не придавал им значения.
– Не ты один, я бы тоже рад, но дело встало. Драка была ужасной идеей. У меня изъяли деньги. Они пичкают меня лекарствами, я не могу избавляться от них, вводят насильно, как больной собаке. Я уже трясусь словно стая эпилептиков. А Еромана вообще не вижу. С меня довольно, я выхожу из дела. Нам остается приложить все усилия, чтобы вызволить его из психушки.
Молчание в трубке.
– Рассел?
– Я слушаю.
– У тебя все в порядке?
– У меня все прекрасно, Николас. Хотелось, чтобы то же самое можно было сказать и о тебе.
Вороной депос, собрав в кучку остатки оптимизма, хохотнул в трубку:
– Впервые это признаю, но сейчас все в твоих руках. Так когда ты приедешь меня спасти?
Пауза, а потом голос, доносящийся сквозь шелест, как из другой реальности или кошмарного сна. Николасу было бы проще поверить в последнее – что он просто не расслышал произнесенных слов.
– Я не смогу приехать. В ближайшее время точно. Твой психотерапевт говорит, что у тебя глубокая форма депрессии. Тебе необходимо пройти этот курс лечения, а личные встречи только провоцируют тебя на агрессию.
– Ага, меня еще нужно не выпускать из изолятора.
– Я хочу лучшего для тебя. Мы все беспокоимся о твоём состоянии, пойми это.
Николасу показалось, что воротник его рубашки впился в шею и душит. Воздух вмиг стал спертым. Ему было нечем дышать, к горлу, вместе с сомнениями, подскочила знакомая тошнота. Он успел вовремя притвориться, что ее нет, и продолжал улыбаться трубке:
– Что у вас там? Корпоратив? Хорошая шутка, но, Рассел, я серьезно. Боюсь, если ты не приедешь в ближайшее время, я уже не буду годен для службы.
– Я сожалею, Николас. Но это для твоего же блага.
– Да что с тобой такое? Прекрати разговаривать со мной, как с чертовым психом! Это уже далеко не смешно, ты слышишь!
– Я и не стараюсь шутить, Николас. Я разговариваю с тобой, хотя, по советам твоего психотерапевта, не должен этого делать.
– Ты спятил что ли? Опомнись! Я же твой напарник! Всучил мне это дрянное дело и теперь издевается…
– Не стоит мне грубить. Запомни, ты мне больше не напарник. Я сожалею, но ты оказался психически нездоровым. Могу я попросить больше не звонить в офис и не отвлекать своим нытьем моих подчиненных от работы? Если тебе захочется поговорить, в клинике для этого есть психологи. Не скрывай от них своих проблем. Это их работа. Да и тебе станет лучше.
От таких слов по шерсти прошлась еще одна ледяная волна.
– Подчиненных? Мне послышалось, так значит ты, пока я нахожусь тут в заточении…
– Я бы рад с тобой поболтать. Ты никогда не был мне безразличен, Николас, в особенности после того, как связался с малышкой Лейн. Бедняжка, ей так и не довелось увидеть, в какое ничтожество ты превратился. А что касается меня, боюсь, я буду слишком занят, чтобы водить дружбу с сумасшедшим. Не пойми меня неправильно. Просто ты и без того слишком долго мозолил мне глаза. Давай, выздоравливай, всего тебе наилучшего, мой блистательный Герой-полицейский.
В трубке раздалось шипение. Последнее, что Николас помнил – как выронил рацию. Она выскользнула из мокрых ладоней, упала под густые заросли ежевики, совсем недалеко от места, куда через секунду рухнуло его тело. Синее небо распростерлось над головой. И прежде чем свет померк, Николасу показалось, что палящее солнце испепелило его дотла.
Он очнулся от сильного удара по щеке. Над ним наклонились депосы, и, поскольку рубашки у них были голубыми, это означало, что он до сих пор в дурдоме. Он их пациент. Собственность. Несколько рук подхватило его, помогая подняться. Ему сказали, что у него был солнечный удар. Санитары ворчали, что из-за таких, как он, стоит отменить прогулки еще и в жару. Они проводили вороного депоса в медпункт.
Николас чувствовал себя отвратительно, когда возвращался в общую комнату. Пришедшие с прогулки пациенты привязывались к нему, расспрашивали о его здоровье, пытались завести бессмысленные беседы. Он не знал, что отвечать. И стоило ли реагировать вообще, если он не псих и не может находиться среди них. Он старался отвлечься, уйти в мир посторонних мыслей. Но как бы ему ни хотелось обманывать себя, что эта прогулка, разговор по рации – все происходящее – какое-то недоразумение или кошмарный сон, ему не дали. Во сне боль не может быть реальной. В тот же вечер его избили. Банда “нормальных” подкараулила Николаса в туалете. Их было четверо. Выскочив из кабинки, они, с Лисером во главе, всей толпой набросились на него. Николас успел ударить наркомана Эда так, что тот отлетел к стене, врезался в край раковины и затих.
– За это тебя на всю жизнь запрут в Яме! – закричал Лисер, а в следующую секунду он столкнул Николаса на пол, навалившись всем весом пегой двухметровой туши. Лисер тянулся к горлу вороного депоса. Сверху прилетали пинки, ноги прихвостней Лисера были обуты в тапочки, но это не делало удары менее тяжелыми. Вороной депос чувствовал горячее дыхание вожака “нормальных” на своей щеке. Николас схватил Лисера за уши и изо всех оставшихся сил потянул назад. Лисер завопил от пронзившей его боли, это больше напоминало рев буйвола. Его лицо вытянулось и исказилось, пегаш замолотил руками, как боец, атакующий боксерскую грушу.
– Да что я тебе сделал? – крикнул вороной депос в секунду передышки, но Лисер не тратил времени на разговоры – мгновение, и он сумел вывернуться из хватки. Преимущество было на его стороне. Лисер был выше и здоровее Николаса, его не трясло как осиновый лист, ко всему прочему, у него были союзники, готовые подчиниться любому приказу. Но в коридоре раздался слаженный топот. Привлеченные воплем Лисера, в уборную ворвалось сразу несколько големов. Банду “нормальных” как ветром сдуло, они оставили своего главаря и, проскочив мимо санитаров, ринулись в коридор, обозначая отступление отдаляющимся гоготом. К тому времени наркоман Эд пришел в себя и теперь ощупывал затылок, отряхиваясь от пыли и мелких обломков раковины, которыми был осыпан, словно снегом. Он удивленно наблюдал, как санитары разнимают дерущихся. Николас не сопротивлялся, а вот Лисер рвался из големовых объятий, как обезумевший. Глаза пегаша налились кровью, на руках, где не было живого места от тюремных татуировок-ожогов, выделялись вздутые ветви вен.
– Твой смертный приговор подписан, ищейка! – орал пегаш, когда его уводили. – Я выпотрошу тебе все кишки! Ты еще смел предложить мне сделку, да я в твою сторону только плевать могу!
Его крики, уже неотделимые от брани, еще доносились с другого конца коридора, а потом вдруг смолкли. Двое санитаров, оставшиеся с вороным депосом, с удивительным терпением дождались, пока он сполоснет лицо водой. Николас не сомневался, что за драку ему светит ночь в изоляторе и начал морально к этому готовиться, оптимистично отметив, что там хотя бы все мысли будут заняты черными тварями. Но надзиратели только спросили, не хочет ли он снова пойти в медпункт – обработать ссадины, и велели держаться подальше от Лисера, пригрозив, что в следующий раз подобные выходки закончатся в изоляторе. Наверное, ему повезло избежать наказания из-за солнечного удара, санитары решили, что на сегодня с него хватит.
