Ему показалось, что галстук завязан слишком туго — вдруг стало трудно дышать. Он рывком ослабил узел и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
Никто не упоминал при нем о матери с тех пор, как Она исчезла из его жизни — Лоренсу тогда было десять лет. Все эти годы он даже не думал о ней. А сейчас ему тем более нет до нее никакого дела.
Чего добивается эта женщина, как ее… Селлерс? Не вознамерилась ли шантажировать его? Может, попросить миссис Райан позвонить в полицию? Или в фирму, услугами которой он пользовался, когда ему нужно было проверить подозрительных клиентов? Он без труда сможет узнать об этой Селлерс все: начиная с того, где она родилась, и заканчивая тем, сколько сахару кладет в кофе. Но к чему зря тратить деньги и время? Все равно она не сможет причинить ему никакого вреда.
Или сможет? От женщин всегда следует ждать неприятностей, мрачно подумал Лоренс. Даже такие практичные и рассудительные, как Ванесса, делают порой глупости — например, едят сыр, имея на него аллергию.
А миссис Райан, несмотря на то что он платит ей очень высокую зарплату, готова вцепиться в него, стоит только заикнуться, что следует нанять сиделку для матери или поместить ту в дом престарелых, где старушке будет обеспечен круглосуточный уход. Женщины могут быть семи пядей во лбу, могут рассуждать спокойно и здраво, но последнее слово всегда будет за их сердцем, а не разумом.
Лоренс почувствовал странную сухость во рту. Ему необходимо было выпить. Встав, он направился к тщательно замаскированному в обитой дубовыми панелями стене бару. Открыв его, выбрал бокал, налил на палец солодового виски, бросил кубики льда и вернулся к столу.
Лоренс редко пил до вечера — разве что бокал-другой вина за ланчем. Откинувшись на спинку кресла, он сделал глоток. Ему следует выбросить из головы эту глупую историю и вернуться к работе. У него есть еще тридцать минут. Если никто больше не помешает, он сможет прочесть отчет до встречи с Джарвисом. Допив виски, Лоренс вновь сосредоточился на убористо отпечатанных страницах. Когда он дочитывал последнюю, за дверью раздался возмутительный шум. Нахмурившись, он поднял глаза. Что там еще?!
Кто-то кричал, и секундой позже он с изумлением узнал голос миссис Райан. Никогда прежде он не слышал, чтобы она так вопила!
— Нет, он не желает вас видеть! Послушайте, мне очень жаль… Туда нельзя! Остановитесь!..
Дверь распахнулась, и в его кабинет ввалилось несколько тел. Точнее, тел было три. Миссис Райан. Ее полоумная помощница. И третья женщина, которая прокатилась по полу клубком рук, ног и золотисто-каштановых волос и закончила свой путь поблизости от него.
Лоренс был так потрясен, что не мог даже пошевелиться. Он сидел, тупо уставившись на нее.
Вцепившись в стул, чтобы сохранить равновесие, миссис Райан разразилась сбивчивыми оправданиями сквозь подступавшие слезы:
— Я говорила ей… не пускала… Она смела меня с пути. Простите, я сделала все, что могла… Она не желала ничего слушать…
Ее помощница в панике ретировалась, издавая придушенные всхлипы. Но Лоренс не обратил на это внимания, поскольку все оно было приковано к третьей особе, ворвавшейся в его кабинет.
Она валялась у него в ногах — в буквальном смысле слова, поскольку внезапно подползла и словно клещами вцепилась руками в его туфли.
— Я не уйду, пока вы меня не выслушаете!
Лоренс поднял взгляд на миссис Райан.
— Если не ошибаюсь, это та самая мисс Селлерс?
— Мэй Селлерс, — сказала девушка, не отрывая от его лица слегка раскосых ореховых глаз. — Пожалуйста, мистер Хейз, уделите мне пять минут! Это все, о чем я прошу. В противном случае я отсюда не уйду.
— Вызовите охрану миссис Райан, — бесстрастно распорядился Лоренс.
Секретарша сглотнула и направилась в приемную.
— Вы можете встать, — сказал он затем девушке. — Я все равно вас не слушаю. Если через минуту вы не уйдете, мои охранники вынесут вас. И оставьте в покое мои ноги! — Лоренс не мог сдвинуться с места — не тащить же ее за собой по полу!
Она убрала руки с его туфель, но тут же обхватила колени.
— Почему вы не хотите меня выслушать?
— До чего же вы назойливы! Отстаньте от меня, слышите? Вы просто смешны — это ведь не телевизионная мыльная опера. Это реальная жизнь, и у вас могут быть серьезные неприятности. Я могу упрятать вас в тюрьму за насильственное вторжение и нападение с применением физической силы!
— У меня известия от вашей матери! — воскликнула она, не обращая внимания на угрозы.
— Моя мать умерла!
Лоренс уже слышал поспешные шаги охранников в коридоре, ведущем от лифта. Слава Богу, они скоро положат конец безобразной сцене!
— Нет, это не так, она жива. — Девушка нахмурившись покачала головой. — Вы ведь и сами не верите тому, что говорите, правда?
Она подняла к нему обрамленное рыжеватыми локонами сердцевидное личико, казавшееся раздражающе детским с этими широко распахнутыми сияющими глазами, маленьким носом и большим красиво очерченным ртом. Ее нельзя было назвать красивой, но она обладала какой-то странной притягательностью. Конечно, это не его тип — Лоренс предпочитал элегантную холодноватую женскую красоту, — но нетрудно было представить, что юноши ее возраста находят девушку восхитительной.
— Моя мать умерла, — повторил он с каменным выражением лица.
— Так сказал ваш отец? И все это время вы верили, что она… О, это ужасно!
На ее глаза навернулись слезы, и одна из них уже поползла вниз по щеке. Лоренс с недоверием наблюдал за ней.
— Прекратите! — выпалил он. — Вам-то что оплакивать?
— Подумать только… Как мог ваш отец так вам лгать? Сказать десятилетнему мальчику, что его мать умерла! Это, должно быть, разбило вам сердце.
Так оно и было. Он до сих пор помнил охватившее его оцепенение, мучительную боль, ощущение того, что его предали, бросили. Разумеется, отец не говорил, что мать умерла. Он никогда не опускался до лжи, поэтому выложил ему горькую голую правду.
— Твоя мать уехала с другим мужчиной и оставила нас обоих. Ты больше никогда не увидишь ее.
Лоренса отправили к своей сестре, у которой был коттедж неподалеку от Сиэтла. И дни за днями он проводил на пляже, глядя на тяжелые серые воды, слушая меланхолические крики чаек и неторопливое печальное шуршание песка под набегающими и отступающими волнами. Когда бы потом он ни услышал эти звуки, они моментально отзывались в нем глухой болью — глупый, сентиментальный отголосок почти забытой обиды!
— Но ваша мать жива! — повторила Мэй Селлерс.
— Для меня она умерла, — резко ответил Лоренс.
Слишком поздно мать вспомнила о нем. Он прожил без нее четверть века, и теперь не нуждался в ней.
В комнату ворвались трое охранников — громадные мужики в черной униформе, готовые сразиться с любым, кто бы ни предстал перед ними.
