Тот факт, что народные волнения начались именно в Тунисе, можно считать случайностью лишь отчасти. На карте, отображающей состояние дел во времена античности, четко видна концентрация поселения людей в местах, где сегодня расположено государство под названием Тунис. С другой стороны, на территории современной Ливии, равно как и на территории Алжира, в античные времена люди практически не жили. Выдаваясь своими землями вглубь Средиземного моря, по направлению к Сицилии, Тунис был центром Северной Африки не только во времена Карфагена и Древнего Рима, но и при вандалах, Византии, средневековых государствах арабов и турков. Когда Алжир на западе, а Ливия на востоке только начинали зарождаться как государства, Тунис уже слыл центром цивилизации с многовековой историей. (Что касается Ливии, то ее западный регион — Триполитания — был на протяжении истории ориентирован на Тунис, в то время как восточный регион — Киренаика-Бенгази — ориентирован на Египет.)
В течение не одного тысячелетия, чем ближе к Карфагену (территория современного Туниса, за некоторым исключением), тем выше уровень развития. Урбанизация в Тунисе продолжается вот уже 2000 лет, в то же время развитие племенной идентичности, основанной на номадизме (который, кстати, по мнению средневекового историка Ибн Хальдуна, подрывал политическую стабильность), становится все меньше. Действительно, после того как в 202 г. до н. э. римский полководец Сципион Африканский разбил Ганнибала за пределами Туниса, он вырыл демаркационный ров — fossa regia, — который отмечал границы цивилизованного мира. Граница эта актуальна на Ближнем Востоке и сегодня. Кое-где еще различимая, она проходит от Табарки, города, расположенного на северо-западном побережье Туниса, на юг, поворачивая непосредственно к Сфаксу, еще одному средиземноморскому порту на востоке. Города, оказавшиеся за этой линией, испытывали на себе меньшее влияние Рима, и сегодня они продолжают оставаться более бедными, менее развитыми, с исторически более высоким уровнем безработицы. Городок Сиди-Бузид, где в декабре 2010 г. началось арабское восстание, когда продавец из овощной лавки поджег себя в знак протеста, расположен как раз за линией Сципиона.
Тут нет никакого фатализма. Я всего-навсего ввожу текущие события в историко-географический контекст: арабское восстание началось в тех местах, которые исторически наиболее развиты в арабском мире и ближе всего расположены к Европе. Однако беспорядки начались в той части государства, которая со времен Античности игнорировалась и как результат оставалась на более низком уровне экономического развития.
Такого рода знания могут помочь в понимании того, что происходит и в других частях Ближнего Востока: будь то в Египте — еще одном очаге цивилизации с такой же длинной историей государственности, как и Тунис; или, к примеру, в Йемене, демографическом центре Аравийского полуострова. Стремление этой страны к единству подрывается слишком растянутой территорией и гористым рельефом. Эти два фактора сильно ослабляют центральную власть в государстве и, таким образом, повышают роль племенных структур и сепаратистских группировок в управлении страной. Или возьмем в качестве другого примера такую страну, как Сирия, чья усеченная форма на карте в реальности хранит в себе различия, основанные на этническом происхождении и вероисповедании людей, здесь живущих уже на протяжении многих веков.
География отчетливо показывает, что Тунис и Египет естественным образом связаны между собой. В меньшей мере связанными являются Йемен, Сирия и Ливия. Следовательно, Тунис и Египет нуждаются в умеренной авторитарной власти, чтобы сохранять целостность, в то время как Ливия и Сирия нуждаются в более жестких формах правления. А вот относительно Йемена можно сказать, что в силу географических особенностей управлять этим государством исключительно трудно. Йемен был и остается тем, что европейские ученые XX в. Эрнест Геллнер и Робер Монтань назвали сегментарным обществом. Это край с типичным для Ближнего Востока ландшафтом: горы и пустыни. Кидаясь из одной крайности в другую (к примеру, от централизации к анархии), такие общества, по словам Монтаня, характеризуются режимами, высасывающими жизнь из региона, хотя и ввиду собственной хрупкости неспособными закрепиться на длительный срок. Тут сильны племена, а центральная власть достаточно слаба.[9]Попытки установить либеральный режим в таких местах не должны быть оторваны от специфики реалий.
Чем больше мы уважаем карты, тем меньше мы делаем ошибок, не только принимая решения, когда вмешиваться, а когда не стоит этого делать, но и планируя вторжения или военные операции, когда все-таки решим принять участие в конфликте.
По мере того как возрастает количество политических протестов и волнений, а мир все труднее поддается контролю, возникают бесконечные вопросы, как США и их союзники должны ответить на брошенный им вызов. География открывает путь к осмысленному ответу. Разворачивая старые карты, прислушиваясь к словам географов и геополитиков прошлых эпох, я хочу докопаться до правды в процессе XXI в., как делал это в конце XX столетия. Ведь даже если мы посылаем спутники за пределы Солнечной системы, даже если киберпространство не знает границ, то горы Гиндукуш[10]все еще остаются грозным гигантским барьером.
Часть І
Провидцы
Глава 1
От Боснии до Багдада
Для того чтобы снова в полной мере ощутить географию планеты, мы должны вернуться к тому моменту в новейшей истории, когда это чувство было потеряно, понять, почему так произошло, и разобраться в том, как это изменило наши взгляды на окружающее. Конечно, чувство это притуплялось постепенно. Но наиболее отчетливо его утрата стала ощутимой для меня сразу после падения Берлинской стены. Разрушение этой искусственной границы должно было заставить нас с бо́льшим уважением относиться к географии и географической карте мира. Оно также должно было изменить наше отношение к событиям на Балканах и Ближнем Востоке, которые эта карта могла бы помочь предвидеть. Однако падение Берлинской стены все же не позволило разглядеть географические преграды, все еще разделяющие нас или те, с которыми нам еще суждено было столкнуться.
Неожиданно мы очутились в мире, где разрушение созданной человеком границы, разрезающей на две части Германию, породило мнение, что все, что разделяет людей, можно преодолеть. Что демократия покорит и Африку, и Ближний Восток, как это произошло в Восточной Европе. Что «глобализация», слово, которое совсем скоро стало доноситься отовсюду, — это новый вектор в истории человечества и система международной безопасности, а не то, чем она являлась на самом деле: всего лишь очередной экономической и культурной стадией развития цивилизации. Просто представьте: только что была повержена тоталитарная идеология, в то время как система внутренней безопасности в США и Западной Европе воспринималась как должное. Везде воцарилась видимость мира.
