Париж уже не удивлялся капиталам, какие сюда привозили и тратили русские. Здешняя аристократия смирилась с тем, что перещеголять их невозможно. Графини, маркизы, виконтессы бледнели от зависти, разглядывая туалеты северных красавиц. Какие у них украшения! Какие экипажи, лошади! Как легко они расстаются с деньгами! Нет, французский муж не способен на такие жертвоприношения и наверняка потребовал бы от супруги поуменьшить прыть.
А какие балы в честь всяческих событий задавали в нанятых особняках русские парижане! В отличие от местных снобов, не подпускавших к себе «чужаков», здесь было можно встретить путешествующих купцов-миллионщиков, студентов, присланных на выучку, представителей духовенства местной православной церкви, докторов, банкиров, случайных паломников, годами собиравших деньги на вояж в Париж.
Разумеется, всяк за столом знал свое место, но едва ли кто уходил огорченным: в парижских домах русской знати гостям предлагалось одинаковое меню. Выражение servis a la russe – «угощение по-русски» – надолго прижилось среди парижской аристократии.
...Познакомившись со многими представителями самого изысканного общества, Шаховская особенно коротко сошлась с княгиней Натальей Петровной Голицыной, проживавшей здесь с семейством.
Ничто так не сближает женщин, как одинаковые воззрения на семейные ценности. В этом-то сходство между ними обнаружилось полное. Обе очень заботливые и любящие матери, они с большой прохладцей относились к своим мужьям и не позволяли им занять сколь-нибудь заметное место в их жизни.
При решении разного рода проблем голоса супругов и Шаховской, и Голицыной оставались чисто совещательными. Личные капиталы подруг давали им эту восхитительную возможность.
Вполне усвоив стиль жизни, принятый в парижском обществе, Шаховская прекрасно ездила на лошади, а когда появлялась на увеселениях знати, затмевала здешних модниц изысканностью туалетов и обилием бриллиантов невиданной величины.
Театры, балы, поездки на охоту, пикники в очаровательных уголках природы – всюду княгиня оказывалась в центре внимания, а если и уезжала с дочерью путешествовать по Европе, то в Париже, этом вселенском Вавилоне, сразу чувствовалось ее отсутствие.
Между тем мать и дочь Шаховские, появившись в европейских столицах, так же как и в Париже, быстро обзаводились знакомствами, вплоть до самых высоких – с членами владетельных семейств.
Эта круговерть, полная новизны и удовольствий, казалось, не оставляла времени княгине Шаховской подумать о своем хозяйстве в России.
Дело, однако, обстояло совсем не так. Огромное отцовское наследство требовало глаз да глаз – это Шаховская знала твердо, как «Отче наш». Беспрерывно из Сибири в Париж, из Парижа в Сибирь на тройках катили управляющие, а то и просто доверенные люди, привозившие хозяйке свежую информацию, отчеты о состоянии дел и прочие бумаги.
Резонен вопрос: а не могло ли здесь быть подтасовок, приписок и прочей «липы»? Ну как не воспользоваться отдаленностью хозяев, чтобы не пополнить собственный карман? Такие вещи происходили, конечно, сплошь и рядом, нанося владельцам порой невосполнимый ущерб. Но случалось это, что странно, обычно под носом хозяев. Достаточно вспомнить, как нагло обирал, нисколько не таясь, управляющий Михайловского Пушкиных – людей бесхозяйственных и доверчивых, которые и жили-то отнюдь не в Париже.
Одним словом, кто дает себя обмануть, тот за это и расплачивается. Шаховская такой вовсе не была. В ней присутствовали фамильная практичность, аккуратность и предприимчивость. Не довольствуясь докладами поставленных на хозяйство людей, она не раз обращалась за помощью к своим знакомым по Петербургу, которые, надо полагать, не только из дружеских чувств, но и за материальное вознаграждение отправлялись в сибирские владения княгини, где имели полную возможность оценить истинное состояние дел, и извещали обо всем свою доверительницу.
Старинные архивы хранят не только дневники и переписку давно ушедших людей. Осталось множество деловых бумаг, с отменной очевидностью доказывающих, что даже очень и очень богатые люди умели считать деньги и отличались крайней экономией в тратах.
К примеру, в счетах сверхбогатых Юсуповых всегда указывалась не только копейка, но и ее половина, и даже четверть. Отправлявшемуся, скажем, в Первопрестольную из подмосковного имения Архангельское человеку, который вез туда всякую сельскохозяйственную всячину, выдавалось на двое суток не больше и не меньше как 82 копейки «командировочных». В этой сумме все было учтено досконально, и любой малейший перерасход исключался.
Конечно, излишняя экономия оборачивалась порой грандиозными убытками. В том же Архангельском однажды случился опустошительный пожар из-за того, что хозяин приказал топить печи накопившимися опилками – затея отнюдь не безопасная.
В пользу же того, что большое хозяйство и большое состояние – дело многохлопотное, требующее сил, внимания, умения приспосабливаться к меняющейся жизни, свидетельствует тот факт, что к началу XX века семейств, сохранивших свое могущество, можно было перечесть на пальцах одной руки.
Строгановская же предприимчивость, которая всегда приносила замечательные результаты, была присуща всем поколениям семьи. Этот род дал весьма деловых женщин. К ним принадлежала и княгиня Варвара Александровна. Казалось бы, живи да наслаждайся красотами Парижа вместе с обожаемой дочкой-подростком: княжне Лизе в 1785 году исполнилось двенадцать лет.
* * *
В том же году Шаховская подала бумагу на высочайшее имя. Через своего поверенного Захара Буйновского она просила императрицу Екатерину II разрешения «по реке Чусовой, на впадающей в оную по течению с левой стороны речки Лысьвы, построить новый завод о двух домнах, с потребным числом молотов, с фабриками и с прочими строениями».
Местность, где стояли три-четыре курные избы с двумя десятками обитателей, была выбрана конечно же не случайно. На эту глухомань возлагались большие надежды: совершенно ясно, что тот, кто нашел здесь руду, обратил внимание и на ее особые качества. Без веских доводов опытных людей княгиня едва ли отважилась бы на такие крупные траты, как строительство металлургического завода.
Быстрота, с какой Шаховская получила ответ, просто изумляет. Ни телеграфной, ни телефонной, ни тем более мобильной связи тогда и в помине не было – только мускульная сила резвых лошадей да сноровка кучера!
Но этого оказалось достаточно, чтобы через две недели со дня подачи в Петербурге прошения Шаховской Пермская казенная палата издала указ о том, что ей разрешалось «в собственных ее дачах... на реке Лысьве построить новый завод о двух домнах, с потребным числом молотов, с фабриками и с прочими строениями».
Не исключено, что она, несмотря на долгую, изматывающую дорогу, сама приезжала на закладку завода. А 19 августа (1 сентября по новому стилю) началось строительство. Эта дата считается днем рождения Лысьвенского завода и поселка, который в 1926 году получил статус города.
В нынешней Лысьве имя его основательницы спустя долгие десятилетия забвения произносят с уважением. Благодаря Шаховской, «Хозяйке медной горы», как ее называют местные жители, небольшой город Пермской области России известен во многих странах мира. А заговорили о лысьвенской стали и железе потому, что с самого начала технология производства здесь опережала все достижения тогдашней металлургии.
