— Лягушек, мелких млекопитающих, разоряют птичьи гнезда, — диктует голос Паукайнена. — Говорят, иногда они задирают овец на отдаленных пастбищах, но это, скорее всего, чушь. Существует теория, что они ловят рыбу лапами, словно медведи, и нет никаких оснований сомневаться в этом. Зайцев. Птиц. Иногда трапезой тролля становится сломавший ногу олененок. Иногда они вспугивают белохвостых оленей. Едят падаль, если находят. Взрослый экземпляр нуждается в паре килограммов животного белка в день. Еще вопросы?
Я киваю в трубку и издаю одобрительные звуки.
— То есть они — плотоядные, в отличие от всеядных, таких, как медведи. Переваривают пищу, как дикие кошки. Так что если ты побился об заклад, что тролли питаются сосновыми побегами при свете луны, денежки твои пропали. А если хочешь дополнительных сведений, мой дорогой эльф, то возьми в библиотеке книгу Пуллиайнена «Крупные звери Финляндии».
После этого он бросает трубку.
ИВАР КЕМППИНЕН. ФИНСКАЯ МИФОЛОГИЯ. I960
В финской мифологии, как и в преданиях других народов, заметное место принадлежит не только привидениям и феям, но также и животным, которые считаются демоническими. К последним, в частности, относят медведя, тролля, волка, змею, ящерицу, лягушку, горностая, землеройку, осу и вошь. Демонические животные отличаются от привидений и фей тем, что их вполне можно увидеть и опознать (исключение составляют робкие и скрытные тролли и горностаи). Иногда животных путают с лешими настолько, что троллям, например, оставляют еду на камне для лешего, а змею прямо называют духом (см.: SKS. Karttula, Juho Oksman. № 1029; SKS Sortavala, Matti Moilanen. № 2625). О демонах-животных существует обширная научная литература; ученые разных стран высказывали по этому поводу самые различные точки зрения. Финские мифологи полагают, что перечисленные выше животные и другие мстительные существа получили в народных верованиях демоническую репутацию потому, что все они считаются порождениями северного царства мертвых, отправленными на землю для того, чтобы досаждать людям. К этим посланцам злых сил, выходцам из царства смерти люди испытывают ненависть и в то же время стараются их задобрить, а потому прислуживают им и даже балуют их. Ведь если подобным злым существам — змее, например, или лягушке — причинить какую-нибудь неприятность, произойдет несчастье.
Покровитель леса Тапио первоначально персонифицировал собой дух леса, в этом качестве он относится к сонму духов земли (Ganander 1.89; Gottlund 1. 350). Покровитель мрачных лесов также именуется Хийси, или Демоном. Таким образом, Тапиола и Хийтола как названия леса означают, что лес является местом обитания Тапио или Хийси. Но иногда сам лес называют Тапио или Хийси, без упоминания о его покровителе или обитателях (SKVR. VII. 1. № 810,823). Карелы называют лесных обитателей «народом Хийси», причем Хийси получил демоническую репутацию как воплощение злых сил царства мертвых — Маналы. В сосновом лесу волости Хийтала есть лесистые горы, их называют горами Хийси, где, как говорят, живут злые Хийси, или демоны. А в одном из диалектов слово metsh (лес) означает «злой дух» (Kujola, 1.234-35). Так называют и лесных жителей, и обитателей царства мертвых (Маналы). Подобное смешение, очевидно, произошло потому, что народ боялся темного леса, населенного медведями, волками, троллями и прочими демонами, ничуть не меньше, чем царства мертвых, из которого, согласно старым верованиям, вышли и хищники, рожденные хозяйкой Похьолы (параграф 313).
АНГЕЛ
Черный бок резко вздымается, как при высокой температуре, — это зверек переваривает пищу, лежа на постели.
Я бросаюсь к холодильнику и нервно перебираю его содержимое. Апельсиновый мармелад, оливки, довольно свежая, но слегка обветрившаяся рыба, немецкий сыр с плесенью.
Кошка. Кошка. Что едят коты?
Кошачья еда.
Вдруг меня осеняет: как там зовут того человека с нижнего этажа? Кайкконен? Кархунен? Койстинен? Мужчина, у которого молодая жена-иностранка. У них есть какой-то домашний зверь. Однажды, когда сосед открывал наружную дверь, он держал в руках красный кожаный ремешок.
Значит, у них есть кошка. Ведь я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь из них выгуливал собаку.
ПАЛОМИТА
Сон — как колодец, я поднимаюсь из него, словно пузырек воздуха. Вода — как черный мед. Руки и ноги пытаются шевелиться в ночном сиропе. Я раздираю веки с такой силой, что глазам больно.
Я покрываюсь потом, а сердце пускается во всю прыть. Некоторое время я думаю, что доносящиеся до меня звуки — это звон колокольчика на прилавке бара в Эрмита. Колокольчика, который требует, чтобы я вышла из задней комнаты. Но рука, к счастью, на что-то натыкается, глаза открываются — в комнате царит сине-серая ночь.
Я спала страшно крепко, как всегда, когда Пентга нет дома. Когда я ложусь одна, то сразу как будто проваливаюсь, потому что не надо напрягаться каждой клеточкой, как тогда, когда Пентга лежит рядом. Не надо просыпаться от каждого звука. Когда Пентти спит, кажется, что рядом кто-то задыхается.
Звук все-таки не похож на звон того ужасного серебряного колокольчика в баре. Он более напряженный, грубый и переливчатый. Дзинь-дзинь-дзинь — звук идет из пустой прихожей, Пентти убрал оттуда всю верхнюю одежду и запер ее в кладовке на время своего отъезда. Я надеваю тапки и беру со стула халат. Звонок звенит снова и снова, будто у кого-то случилась большая беда. Я вытаскиваю из кладовки скамеечку, встаю на нее и выглядываю в глазок.
Перед дверью стоит мужчина с верхнего этажа. Он светловолосый, кудрявый и высокий. Я как-то уже видела его на лестнице.
Я привыкла смотреть в дверной глазок. Пентти не хочет, чтобы я открывала дверь кому-либо, кроме тех, кому он разрешил. Дверной глазок — это колодец, в нем живут маленькие скорчившиеся человечки. Я встаю на скамеечку по несколько раз в день и смотрю на лестницу. Люди появляются редко, так что если удается кого-нибудь увидеть — это как подарок. Мужчина снова звонит, потом вскидывает голову и собирается уйти.
Не знаю, почему я так поступаю, но я осторожно открываю дверь.
Мужчина быстро говорит по-фински, я понимаю только некоторые слова. Его речь невнятна, сплошные длинные фразы — язык вывернешь их произносить. Счастье, что мне не приходится много пользоваться финским языком, ведь Пентти разговаривает редко, а я нигде не бываю.
Он извиняется. Называет свое имя, которое я не могу толком разобрать, что-то вроде «Мигель». Он говорит, что живет этажом выше, толкует что-то о еде и все повторяет какое-то слово, которого я не знаю.
Мужчина, видимо, наконец замечает, что я его не понимаю. До сих пор он думал только о своей проблеме, а теперь обратил внимание на меня. Он начинает говорить по-английски, который я понимаю лучше, но все же довольно плохо, потому что дома говорили на чабакано, а в деревне на тагалог — я же мало ходила в школу.
— Кошачья еда, — произносит он. — Нельзя ли у тебя одолжить кошачьей еды?
Я невольно улыбаюсь. У нас нет кошки. Пентги ничего такого не хочет. Однажды в пьяном виде он схватил куколку, которую мне подарила Кончита из бара, и спустил ее в унитаз. Он заметил, что вечером перед сном я иногда держу ее в руках. Унитаз засорился, и Пентти пришлось долго прочищать его.
