Не расстанусь с комсомолом – буду вечно молодым! Правда, на заднем плане мелькала брюнетка с фигурой, будившей фантазию, – секретарша товарища Никитина. Но флиртовать с секретаршей хозяина было бы совсем некрасиво! Потом Переплет разглядел за столом еще одного гостя из своей воз-растной категории. Молодой и молчаливый, он, как и Акентьев, был похож на человека, случайно оказавшегося на этом «празднике жизни». Впрочем, очень скоро Переплет поймет, что все на этом свете не случайно. В том числе и этот визит, который приходилось отбывать, как воинскую повинность. Захотелось снова сесть в машину и дунуть отсюда. Или даже пешком, огородами, огородами… Но не получится! Нельзя!
Стол, по советским меркам, был роскошен и даже больше того. Наглядная иллюстрация к «Книге о вкусной и здоровой пище» сталинского издания. Сашу Акентьева подобной роскошью, впрочем, было не удивить. Отец, когда бывал в духе и при деньгах, и не такие пиры закатывал. Только публика на этих пирах была другая, «почище-с», как сказал бы один второстепенный персонаж «Ревизора».
Как было отмечено, наши герои немного опоздали к началу банкета, некоторые из гостей уже покинули застолье. Кто-то отправился погулять среди розовых кустов, где, правда, еще не было роз. Другие пошли туда, куда и королям положено ходить пешком.
– Тут три сортира, как минимум! – объяснил Дрюня.
– Ты, я вижу, здесь часто бываешь, – заметил Акентьев.
– Да, но не для того, чтобы изучать сортиры! – хрюкнул Григорьев.
– Напрасно! У нас в стране всякий труд почетен, а ассенизаторы, как рассказывают, находят много интересного в дерьме…
– В дерьме, вообще, много интересного можно найти, – сказал серьезно Дрюня. – Если постараться!
Акентьев покачал головой и стал рассматривать оставшихся соседей по столу. Тот, что сидел слева, чем-то напоминал ему Маркса, только без бороды. Сразу приходил на память известный анекдот про дворника, которому такой вот комсомольский лидер советовал бороду сбрить, а то больно на Карла Маркса похож, а это конфуз: Маркс – и метлой двор подметает. А дворник на это отвечал: бороду-то, мол, сбрить можно, а умище-то куда денешь. Он подумал, что анекдот не из тех, что рассказывают в подобном обществе, но вскоре понял, что ошибался. Анекдоты здесь рассказывали самые разные – от неприличных до политических. Сам Переплет предпочитал слушать, а не говорить – мало ли что! Впрочем, были и другие причины для беспокойства – куда более весомые.
Он давно уже чувствовал, что утратил умение управлять людьми. А ведь было время, когда он разыгрывал такие спектакли, что роман было впору писать. И отец-режиссер мог бы поучиться у своего сына – поставить ту давнюю встречу с Марковым, который сторонился его, как черт ладана, было сложнее, чем соорудить очередную классическую постановку.
А теперь выходит, он сам оказался в руках у Григорьева и еще черт знает у кого. И поухаживать не за кем.
– Передайте горчицу, пожалуйста! – одна из дамочек пьяно улыбалась Акентьеву из-за плеча супруга, явно намекая на что-то.
«Меня царицы соблазняли, но не поддался я», – подумал Переплет. Супруг был тоже пьян – и, судя по лицу, даже если бы его драгоценную половину оприходовали прямо на столе, не стал бы особо возражать. Напротив же Акентьева восседал плотный мужчина с блестящей, словно отполированной, лысиной.
– Вот посмотрите, – он вытащил из внутреннего кармана пиджака какую-то разноцветную коробочку и перебросил ее Переплету, – от похмелья! Отличная штука, рекомендую!
– А почему у нас таких не производят? – Дрюня бесцеремонно отобрал у Акентьева коробочку и пытался прочесть то, что на ней было написано. – И вам-то на что, товарищ Лапин? У вас же язва!
– Так ведь на халяву, как известно, пьют даже язвенники и трезвенники! – сообщил Никитин.
И все они, включая язвенника Лапина, пьяно захихикали.
– Что-то твой друг мало пьет! – сказал хозяин, укоризненно качая головой. – Тоже язвенник?
– Силу воли вырабатывает! – ответил за Переплета Дрюня и подтолкнул его ногой – мол, не валяй дурака.
Акентьев вздохнул. Сам он с беспокойством наблюдал за тем, как Григорьев глушит рюмку за рюмкой.
– Нам, между прочим, еще возвращаться! – напомнил он. – Я не хочу погибнуть во цвете лет в автокатастрофе.
– О чем ты?! – Дрюня покачал головой и обвел глазами хлебосольный стол, выбирая закуску. – Никуда мы сегодня отсюда не поедем!
– Тогда я вызову такси! – пробормотал Переплет.
– Вызывай, – разрешил милостиво Дрюня. – Только вряд ли что-нибудь выйдет. Во-первых, таксисты сюда ездить не любят – далеко, да и машину облеванную отмывать не хочется. Никакие чаевые их не прельщают. Бывали случаи намеренных аварий, лишь бы сюда не ехать… Во-вторых, как ты его вызовешь, хотел бы я знать?
И, подмигнув, он с каким-то вызовом в хмельном взоре осушил еще одну рюмку.
– Только не говори мне, что в этом раю нет телефона! – сказал Акентьев и машинально посмотрел на столб электропередач за оградой.
На столбе прямо под сиреневой лампочкой висел человек. Это был один из гостей, который обнаружил на даче снаряжение электрика и теперь пытался доказать присутствующим, что умеет с ним обращаться. Подняться ему удалось, но со спуском не заладилось. Некоторое время он мужественно не желал признавать поражения и висел, как мешок, между небом и землей, а мошкара, кружившая под фонарем, липла к его лицу.
– Товарищ Маковский застрял! – провозгласил наконец хозяин, наблюдавший за ним из-за стола. – Так и будешь висеть, Петрович?
– Иди ты на …! – сказал Петрович и зазвенел своими кошками.
– Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал! – Никитин покачал головой.
– Дурдом, – пробормотал Переплет.
Глядя на этот нелепый разгул, он вспоминал вечеринки в доме у отца, который почему-то умудрялся даже при меньших средствах устраивать их так, чтобы никому не было тошно. Не то чтобы Переплет преклонялся перед папашей, но в такие моменты особенно чувствовалась разница между «теми» и «этими». Разница, которую Акентьев-младший, хоть и воспитанный в самом демократическом государстве на свете, ощущал очень хорошо. «Становлюсь снобом», – думал он. А Дрюня, чтоб его черти побрали, кажется, хочет к тому же и его вовлечь в эту компанию. Правда, и отец при всем презрении к партийным деятелям не гнушался обществом оных, когда это ему было нужно. Но одно дело общаться в силу надобности, а совсем другое самому превратиться в одного из них!
Если и существовала в Советской империи времен застоя каста отверженных, на которую смотрели с легкой усмешкой как интеллигенция, так и рабочий класс, то это были именно эти товарищи. Те, кому принадлежала власть, те, кто вещал неусыпно о благе народа в будни и праздники. Потом будут реформы, и каста эта трансформируется, приспосабливаясь к новым условиям с ловкостью, до-стойной восхищения. Но это, как говорится, уже другая сказка.
