1. Темнота
Все дети боятся темноты. Темнота – это комната, где нет ни окон, ни дверей, где живут чудовища, готовые схватить тебя и сожрать. Я же боюсь другой темноты – той, что кроется в моих глазах.
И я не выдумываю. Если бы я выдумывала, то мама не покупала бы мне песочные персики с ликером и кремом и не разрешала бы есть их до ужина.
Если бы все было как всегда, папа бы не запирался в туалете, как бывает, когда ему звонит хозяйка квартиры; а если она позвонила – значит жди плохих новостей.
– Не надо, я сама, – говорит мама и встает у раковины мыть посуду. – Иди поиграй в своей комнате и ни о чем не думай.
Я какое-то время стою у двери в кухню и надеюсь, что она повернется ко мне. Мысленно я прошу ее посмотреть на меня, но проверенный прием не работает. Тогда я иду к себе в комнату и обнимаю Оттимо Туркарета, моего любимого коричневого кота с рыжими пятнами и с узелком на кончике хвоста. Он не сопротивляется, когда с ним возятся на ковре или гоняются за ним со щеткой.
«Ведь он кот, – говорит папа, – а все коты – манипуляторы». Наверное, это значит, что Оттимо Туркарет любит внимание. Мне же важно, чтобы он был рядом, когда мне плохо и хочется прижать к себе что-то теплое и мягкое. Вот как сейчас.
Я чувствую: что-то не так. И хотя я только в четвертом классе, я уже все понимаю. Девушка моего двоюродного брата говорит, что у меня есть третий глаз. Она индианка, и у нее нарисована точка на лбу. Мне приятно, что она так думает, но, вообще-то, мне бы хватило и двух глаз, лишь бы они хорошо видели.
Иногда, как вот сейчас, мне хочется плакать. Когда на глаза наворачиваются слезы, у меня запотевают очки. Я снимаю очки: без них хотя бы пятно на носу немного пройдет, а стекла пока высохнут. Очки у меня с первого класса. Желтые со стразами мне купили в декабре прошлого года, они мне нравятся. Я надеваю их перед зеркалом. Без очков для меня все как в тумане, как в дýше, когда ничего не видно из-за пара. Но этот туман называется «Штаргардт» – так его, по крайней мере, называют мои родители, которым все объяснили в больнице. У папы в телефоне написано, что Штаргардт – это немецкий врач, который жил сто лет назад. Он открыл то, что сейчас происходит с моими глазами. Еще он понял, что те, у кого перед глазами туман, видят потом черные пятна вместо людей и вещей; эти пятна становятся с каждым днем все больше и больше, и человек, который видит пятна, должен подходить все ближе к предмету, чтобы его разглядеть.
В Интернете пишут, что эта болезнь поражает примерно одного человека из десяти тысяч. Мама верит, что этих людей выбрал Господь и что эти люди особенные, но я совсем не хочу входить в число избранных. Не думаю, что мне так уж повезло.
2. То, что для меня важнее всего (и чего я больше не смогу делать в темноте)
Сейчас я вижу себя в зеркале с трех шагов. Но расстояние сокращается. В прошлом году шагов было пять. Я сижу перед зеркалом, глажу Оттимо Туркарета по голове и причесываюсь сама. В последнее время маме нравится делать мне косички, и она недовольна, когда я стаскиваю резинки. Косички ей так нравятся, что она оставляет их даже на ночь. Папа заглядывает в мою комнату и говорит, что пора чистить зубы и надевать пижаму. Я киваю, но все равно надолго зависаю у окна, прежде чем отправиться в ванную. Из моего окна виден большой кусок темного неба. Мне нравится сидеть и смотреть на него осенними вечерами, такими, как сегодня, когда еще не холодно и видны Луна и блестящая Полярная звезда. Мама говорит, что Луна – это фонарь Христа, а Полярная звезда – огонек его спички. Но мне важно просто убедиться, что обе на своих местах, что все как всегда.
Перед сном папа читает мне сказку. Сейчас мы уже на середине «Робин Гуда», теперь мне часто снится лес и стрельба из лука. Потом заходит мама, поправляет подушку и желает мне спокойной ночи. От нее пахнет мятными леденцами. Но сегодня папа и мама вместе уселись на край моей кровати: папа – с одной стороны, а мама – с другой. Они сказали, что я стала видеть немного хуже и поэтому они решили, что на следующей неделе мы пойдем на специальную консультацию. Мне не нравится пропускать школу, а то потом я не знаю, за сколько лет, например, построили египетские пирамиды и правда ли, что Кьяра и Джанлука из четвертого «Б» снова вместе. Но родителям я ничего не говорю. Жду, когда они погасят свет и закроют дверь, а потом включаю лампу на тумбочке и провожу пальцем по корешкам книг, которые стоят на полке у меня над кроватью. В углу полки спрятана тетрадь с загнутыми листами. Я беру ее и кладу на подушку. На обложке тетради я написала: «СПИСОК МАФАЛЬДЫ».
Это моя секретная тетрадка. На первой странице дата:
14 сентября
Прошло три года и одиннадцать дней. Ниже сам список:
То, что для меня важнее всего
(и чего я уже не смогу делать в темноте).
Список пока небольшой – каких-то три страницы. На первой записано:
Считать звезды.
Управлять подводной лодкой.
Светить из окна фонариком, желая спокойной ночи.
Ну вот. Очки снова запотели.
Бабушка жила в доме напротив. Теперь там живет противная парочка; ни он, ни она никогда со мной не здороваются. И еще они поменяли занавески. У бабушки висели кружевные, красивые.
У бабушки были такие же кудрявые волосы, как у папы и у меня, только совсем белые. Перед тем как лечь спать, она всегда светила мне фонариком. Мигнуть один раз значило «выгляни в окно», два – «доброй ночи», три – «и тебе». Но это было давно, когда я еще могла видеть себя в зеркале с девяти шагов.
Вторую страницу я никому не показываю, даже Оттимо Туркарету, потому что она очень, очень секретная. На третьей странице написано:
