его отборную брань. Усмехнулась: «Вреда ноль, а страха под завязку».
Догадается Грачёв, чьих рук это дело или нет, она узнает завтра. Лгать себе не стала — было страшно. Сердце выплясывало фокстрот, руки слегка дрожали. Пожалуй, ей не помешает дополнительно обзавестись чем-нибудь более весомым, чем перцовый газовый баллончик. Вдруг тот откажет в самый неподходящий момент.
К дому она шла черепашьим шагом.
Занятия в университете закончились раньше — отменили последнюю пару. Впереди ждали два выходных, но настроение было на нуле. Ника вздохнула. Ничего, осталось совсем немного, она уедет и забудет о Грачёве как о кошмарном сне.
Она замедлила шаг, когда у подъезда не увидела Ромки.
«Не радуйся раньше времени», — поддела себя. Сейчас он высмотрит тебя в окно и вприпрыжку выбежит встречать. Правда, окно оказалось закрытым, и музыка была чуть слышна.
В подъезд Ника вошла медленно, с опаской.
В потной ладони зажат баллончик, палец на клапане; сумка провисла от тяжести бутылки пива, купленной не для утоления жажды, а в целях самообороны.
Ромки не оказалось и в подъезде. Из приоткрытой двери в его квартиру Профессор Лебединский хриплым тембром вещал: «Листья жёлтые над городом кружатся…»
Ника позволила себе расслабиться, лишь пройдя больше половины лестничного марша. Невольно вздрогнула и сгорбилась, когда в квартире Грачёва что-то загремело. Сдавали нервы. Она остановилась на лестничном пролёте между первым и вторым этажами, пропуская спускавшуюся соседку.
— Божечки, этот антихрист успокоится когда-нибудь? — плаксиво заговорила шестидесятилетняя тётя Таня. — Никакой управы на него нет, — шмыгнула натёртым до красноты носом.
Ника выгнула бровь: «Будто кто-то на него управу искал».
— Ночью слышала грохот? — соседка была из тех, кто любил поговорить. Отвечать ей было не обязательно.
Ника неуверенно пожала плечами.
Тётя Таня притормозила и взволнованно сообщила:
— Меня аж на софе подбросило. Подумала, что бомба прилетела. Не знаешь, где что чебурахнуло? У кого ни спрашиваю, никто не знает. К участковому что ли сходить?
Ника улыбнулась:
— Сходите, напишите заявление. Потом вас допросят с особым пристрастием и возьмут подписку о невыезде.
— Это зачем? — подозрительно прищурилась тётя Таня.
— Как зачем? — с воодушевлением удивилась Ника. — Фильмы про ментов не смотрите? А вдруг это вы к диверсии готовитесь? Ночью неудачно провели сборку секретного оружия, у вас там… эмм… чебурахнуло. Теперь вы всех об этом спрашиваете, таким образом от себя подозрение отводите.
— Кто ж это дома сборку проводит? — сглотнула тётя Таня сухим горлом.
Ника промолчала и демонстративно опустила глаза на объёмную сумку соседки.
— Купила сыну новые сапоги резиновые. Вот, несу ему. Скоро грядки на даче копать, — тряхнула та сумкой и бойко протянула: — Тю-ю, нашли диверсантку.
— Ещё с обыском придут, — заверила её Ника. — Адвокат потребуется. Самый дорогой.
Тётя Таня посмотрела на неё с недоверием и быстро закруглилась:
— Так и не было ничего. Никто ж ничего не слышал. Приснилось мне. Старая я, больная, страдаю нервным расстройством личности.
Ника задержалась между этажами. Закралось подозрение, что с Ромкой могло случиться что-то плохое, и кто в этом будет виноват? В окно подъезда наблюдала, как тётя Таня остановила подругу с мусорным ведром и, широко открыв сумку, показывала ей резиновые сапоги.
«Это надолго», — решила Ника и спустилась на первый этаж.
Можно было войти в квартиру Грачёва без предупреждения, но Ника пару раз нажала на кнопку звонка.
Разумеется, Ромка не услышал — музыка играла хотя и тише обычного, но довольно громко.
Ника сжала в кармане куртки газовый баллончик и толкнула дверь в квартиру.
Позвала Грачёва. Прислушалась.
На его сдавленный стон свернула к кухне.
Бледный Ромка сидел на полу у стены с вытянутыми в проход ногами и смотрел на Нику. Сквозь прижатые к животу растопыренные пальцы сочилась кровь. Серые губы беззвучно шевелились. В широко раскрытых стекленеющих глазах стояла смертная тоска.
Чужое присутствие позади себя Ника почуяла мгновенно — лёгкий поток воздуха тронул на голове пух коротких волос.
Она отшатнулась, натыкаясь спиной на что-то… кого-то дюжего и рослого.
Захлебнулась воздухом; из одной руки выпала сумка, вторая выдернула из кармана газовый баллончик.
Ника не успела ни обернуться, ни о чём-либо подумать.
Не успела дать отпор.
Жёсткая ладонь закрыла ей рот; острая боль обожгла бок — раз, ещё раз, ещё.
Перед глазами дрожащим маревом растеклась кровавая пелена, окутала удушающей волной, лишила сил.
Страшно…
Страшно ощущать, как медленно и неотвратимо подбирается боль к пока ещё живому трепетному сердцу, как стынет в нём кровь, как затихает его стук, как в мутнеющее сознание вторгаются слова песни в исполнении Лебединского:
— Вот и вся любовь! Талая вода,
Хочешь, я вернусь, но не навсегда.
Глава 3
— Не дышит, — с испугом произнёс девичий голос.
— Дышит, — возразил ей с заметным облегчением тихий, постарше.
Ника глубоко вдохнула и застонала от боли в груди. Сбросила с себя край невероятно тяжёлого одеяла. Облизнула сухие шершавые губы.
— Дай ей воды, — сказал женский голос повелительно. — Подушку поправь, укрой.
Ника почувствовала, как её губ коснулось что-то холодное, и приоткрыла рот. Очень хотелось пить. Но живительного глотка не дождалась — вода пролилась, потекла по подбородку, шее, впиталась в ворот сорочки.
— Что ты делаешь, безрукая, — недовольно отчитали неумёху.
Шеи больной коснулась грубая ткань, прошлась по коже наждачной бумагой.
Ника зашипела и вскинула руку к лицу. Что-то было не так. Что именно, понять не могла. С трудом разлепила веки, повернула голову на голос и сфокусировала взгляд на лицах женщин, стоявших у её кровати.
Одна из них, немолодая, хорошо одетая, с величавой осанкой, подалась к ней и коснулась прохладной рукой её щеки:
— Очнулась, дорогая, — улыбнулась мягко. — Вот и славно.
— Я же говорила, что всё будет хорошо, — выдохнула с облегчением вторая — молодая, высокая, слегка сутулая. Её голову полностью покрывал большой и свободный белоснежный чепец. Его накрахмаленные тесёмки ниспадали на плечи. — Надо бы ей сорочку сменить.
Ника присмотрелась к одежде молодицы, мнущей в руках тряпку. Корсаж1? Точно, корсаж, который по цвету и фактуре контрастирует с платьем и зелёным передником. Жуткая безвкусица!
Старшая женщина потянула за длинный тонкий шнурок, крепившийся к её поясу. Сняла с крючка связку ключей и подала молодице:
— Смени. Возьмёшь из тех, что сшиты из набойки2, доставленной нам из Ост-Индии.
На конце шнурка Ника заметила небольшой кинжал в ножнах, игольницу и ножницы.
Воздух пришёл в движение; вспыхнул и затрепетал яркий язычок пламени керамической масляной лампы.
Ника глянула на неё, стоявшую на круглом прикроватном столике. Где-то она видела такую. Где, вспомнить сию минуту не
