записку Хранителю Редких Томов. — Он извлёк свою визитную карточку, аккуратно вывел на ней несколько слов и знак, и отдал её.
Эстерхази поблагодарил его и отбыл, размышляя — с некоторой иронией и изумлением — что было, по крайней мере одно место в этом великом городе, в котором доктор не представлял себе преград, куда он… даже он… со своим седьмым градусом и шестнадцатью четвертями, не смог бы пойти с твёрдой надеждой на успех без рекомендации одного из своих собственных сотрудников.
Визитки оказалось достаточно, чтобы его допустили в тихие комнаты наверху здания с пустым фасадом, отмеченным лишь тем же самым знаком. Никто не препятствовал ему в доступе к каталогу, состоявшему из полок с огромными сброшюрованными томами, прикованных цепями к своим местам. Он нашёл нужную запись, тщательно скопировал увиденное в один из заготовленных бланков, отнёс его к столу и там отдал его вместе со своей могущественной визиткой. Человек за столом взял бланк в одну руку, а очки — в другую и зачитал его вслух, словно ректор, присуждающий учёную степень.
— Том V, Завещание Василия Валентина, СИРЕЧЬ, Практический Трактат, содержащий XII Ключей и Приложение о Великом Камне Древних Мудрецов.
Послышались звуки отодвигаемого стула, прочищаемого горла и голоса, который спросил, — Это мастер Мумо? — и появился очень высокий, очень худой, очень благообразный человек, выйдя из соседнего кабинета.
— Нет, это не он, — ответил человек за столом
— Я обращаюсь к почтенному Хранителю Редких Томов? — спросил Эстерхази, вручая свою собственную визитную карточку помощнику, тут же передавшему её другому.
— Да-а, — протянул Хранитель, будто поражённый удивительной встречей с кем-то, пока ещё узнающим его в занимаемой должности. — Как поживаете. Я действительно принял вас за кое-кого другого. У нас не часто бывает много запросов на подобные книги. А-ха. О-хо. Да. Да. Я очень хорошо его знаю. Он был Стражем в Ложе Трёх Корон. Моя Ложа, знаете ли. — Однако, последние замечания библиотекаря относились к Эстерхази, а не к мастеру Мумо, о котором Эстерхази желал разузнать побольше, но такая возможность пока не представилась. Хранитель был очень любезен, очень заботлив; он усадил Эстерхази за свой письменный стол, принёс ему стул, лучший (как он утверждал), чем тот, который там уже был, поправил напольную лампу, снабдил его почтовой бумагой и заточенными карандашами, выразил сожаление, что не допускаются чернила, что не допускается курение, предложил табакерку, принёс отпечатанный список последних запросов и, каким-то образом, прежде чем Эстерхази полностью осознал это, Хранитель, помощник за столом и помощник по этажу ретировались. Оставив его, если не в полном одиночестве, то, по крайней мере, наедине с Томом V Завещания Василия Валентина, и т. д., исключительно огромным томом, тут и там продырявленным аккуратными маленькими червоточинами на его до сих пор целых страницах. Он открывался мажорным и ободряющим замечанием, что сей труд не содержит ничего, противоречащего Святой Христианской Вере, а если бы и мог когда-то содержать что-то подобное, то это содержимое было вычищено и удалено, согласно Указу, выпущенному Тридентским Собором; дата публикации — 1647. Это было не первоиздание.
Ничто не влекло Эстерхази больше, чем перечитать весь том прямо здесь. Однако, он искал определённое упоминание и случайно обнаружил его в Введении. Феникс, птица юга, вырывает сердце у могучего восточного зверя. Этому зверю вручи свои крылья, словно зверю юга, и тогда они делаются друг от друга неотличимы. Ибо зверю востока определено сбросить свою львиную шкуру и утерять крылья. И тогда они вместе ныряют в великое бурное море, глаголемое океан, и выходят оттуда во всей красе[1]…
Что же, невразумительности, обычные невразумительности, вроде всего этого, ничуть не затмевали предположение, которое он выстроил о Фей-рыси юга. Учитывая, что Юнга, разумеется, никогда в жизни не слыхал о Василии Валентине. Или о любом из его дел.
Или о его Делании.
Поддавшись внезапному порыву, Эстерхази осторожно взял книгу и мягко-мягко потряс её, поскольку она хоть и выглядела крепкой, всё-таки была весьма древней. Из последних страниц выпал бумажный листок и, хотя доктор поспешно положил книгу, он почти ускользнул от него. Почти. Это была половинка бланка заявки на книгу, аккуратно разорванного надвое; и, когда он поднял её, на обращённой к нему стороне Эстерхази увидел выведенные аккуратным школьным почерком слова: Ora Lege Lege Lege Relege Labora et Invienes.
Молись, Читай, Читай, Читай и Перечитывай; Трудись и Ты Отыщешь.
Он задумчиво перевернул листок. От первоначальной заявки остались лишь слова:
авт. К.-Хейндрик
Ежегодный Справочник Верноподданных Жителей Имперской Столицы, Законно Зарегистрированных, и т. д., безусловно, был актуален… когда-то. Однако, мастер Каррол-Хейндрик Мумо не переезжал со времени последнего издания. Поэтому его имя знала привратница в некогда приличном жилом доме.
— Да, мастер живёт здесь, но у него есть мастерская в старой Испанской Пекарне, где сейчас он и находится, думаю. Благодарствую, сударь.
Был некогда Император, который женился на кастильской инфанте. Это было давным-давно. И это было долгим-долгим, словно какая-нибудь farduelos или другая испанская выпечка, вышедшая из печей Испанской Пекарни. Если бы Эстерхази не знал, что должны были значить эти буквы, сомнительно, что он смог бы их разобрать. Окна были завешенными и пыльными, и пыль настолько обильно покрывала парадную дверь, что вряд ли кто-то пользовался ей уже много десятилетий. Однако всегда бывает обходной путь. Туда он и направился, и там, обнаружив дверь в выцветшей красно-бурой кирпичной стене, постучался.
Дверь отворилась весьма скоро.
— Мой дорогой мастер Мумо, — мягко сказал Эстерхази, — Вы же знаете, что не должны больше делать золото. Вам на самом деле не следует. Это запрещено законом.
— Меня отправят на каторгу? — прошептал человек.
— Я прослежу, чтобы этого не произошло, — сказал Эстерхази. Он никогда не давал обещаний, не собираясь их выполнять.
— Я всё равно собирался прекращать, — сказал человек. Он вёл себя, словно школьник, пойманный за поджариванием яблок на бунзеновской горелке. Мгновение он постоял в нерешительности. Затем сказал, — Не хотите ли зайти…? Хотите? Правда? Пожалуйста, прошу!
Там было всё, чего можно было ожидать: печь, тигель, атанор, аламбик, пеликан. Всё это было там. И там была ещё одна вещь, которую Эстерхази не распознал. Он отвернулся, заставляя себя забыть самые её очертания. — Этот… элемент оборудования, — произнёс он, указав рукой. — Вон тот. Сломайте его немедленно.
Человек шумно выдохнул, щёлкнул языком, вздохнул. Наконец раздался грохот. — Ох, ладно. Я же сказал, что не буду этого больше делать, не так ли? Ну, я это и имел в виду. Значит, он мне не понадобится.
— И вам не следует делать другой такой же.
Он обернулся и
