еще не привыкли к темноте. Как ни напрягал зрение полковник, он ничего не мог разглядеть на площади. Посмотрел на часы: прошло восемь минут. Солдаты и офицеры молчали, словно боялись вспугнуть тишину.
Прошло еще две минуты.
Полковник засунул руки в рукава, как в муфту.
Руки были холодными.
Полковник Кубанов подумал: «Ведь не было приказа выползать на площадь. Они вызвались сами. А у Ивана Птахи двое детей. Вчера еще рассказывал о них…»
Теперь Кубанов накрыл ладонью правой руки часы на запястье левой, словно хотел зажать время, остановить его. Но кто-то рядом сказал чуть слышно:
– Двенадцать.
И полковник понял: двенадцать минут прошло с тех пор, как Иван Птаха и Елена Крылова выползли на площадь.
Неужели враги, подкравшись в темноте, бесшумно убили или оглушили их? Ведь и такое бывало с разведчиками на войне.
Прошла еще минута, две, три… Можно ведь… можно было обернуться за это время! Даже ползком, даже не торопясь разведчики должны были справиться уже со сво им заданием. Но их все не было и не было…
И вдруг ярко осветилось облако над командным пунктом. Луч прожектора прочертил по небу полукруг и светлым блином лег на землю, вырвав из темноты большие черные плиты. Это были вывороченные взрывом куски асфальта. Вслед за этим взвилась в небо ракета-фонарь, и сразу же затарахтели пулеметы и автоматы фашистов.
На площади во все стороны летели брызги от камней и поднимались столбики дыма. Это пули взламывали тротуар и мостовую, буравили и без того изрытую площадь.
Поздно хватились гитлеровцы: Иван Птаха и Елена Крылова спускались по ступенькам командного пункта.
Они принесли с собой запах пепелища. Маскировочные халаты были в саже и земле. Первым встретил разведчиков полковник Кубанов:
– Ну?
Докладывала Елена Крылова:
– Ваше приказание выполнено. Мы подползли к женщине, но помощи ей не оказали: обнаружили, что женщина убита.
Полковник склонил голову. Так же молча стояли солдаты и офицеры.
– А ребенок? – спросил Кубанов.
– Вот!
Елена Крылова распахнула маскировочный халат, и в наступившей тишине стало слышно, как плачет ребенок. Плачет негромко, видимо совсем обессиленный.
Полковник протянул руку к девочке, но она сложилась как перочинный ножик, и прижалась к Елене Крыловой. Кубанов чуть погладил светлую челку:
– Как тебя зовут, детка?
Девочка молчала. Она сжималась все сильнее и сильнее. Плакать девочка уже не могла. Она вздрагивала и только чуть слышно стонала.
– Напугана, – сказал полковник.
– Да, – тихо произнесла Крылова. – Она мне сказала, что зовут ее Света.
Полковник Кубанов приказал накормить ребенка, обогреть и оставить на командном пункте до тех пор, пока ее можно будет без риска для жизни переправить в более безопасное место.
Что же касается санинструктора Елены Крыловой и солдата Ивана Птахи, то их за спасение ребенка полковник представил к боевой награде.
Награда – медали «За отвагу» – на следующий день была вручена санинструктору и солдату тут же, на командном пункте. Этот приказ полковника Кубанова был выполнен. А вот, казалось бы, самая простая часть приказа – накормить ребенка – осталась невыполненной.
Пробовал найти к девочке подход Иван Птаха. Он показывал на себя пальцем и говорил:
– Я – Иван. А ты – Света?
Девочка молчала. Но Птаха сам отвечал:
– Эгеж, Света. Я – Иван. А фамилия моя – Птаха. Фамилия. Понятно? А твоя?
Но Света снова молчала. Когда Светлане дали кашу, она отвернулась. Протянули сахар – заплакала. Она почти все время плакала. Даже когда засыпала, всхлипывала во сне и звала маму.
Бледная, изможденная девочка еще больше осунулась.
Лицо у Светланы стало похожим на воздушный шарик, из которого выпустили часть воздуха; оно сморщилось, стало совсем маленьким.
Елена Крылова, как могла, старалась обласкать девочку, успокоить ее. Во время обеда она взяла Свету на руки, ела при ней, надеясь, что девочка тоже захочет есть. Но Света будто и не видела, что происходит вокруг. Елена обняла ее, прижала к себе, разгладила у девочки сбитую на лбу челку. Хотя и огрубели на войне руки Елены, – руки эти ласковые, добрые. Они умели облегчить боль, перевязать так, что и не почувствуешь; могли поднять бойца, потерявшего силы, могли справиться с врагом.
Голова девочки падала на грудь Елены. Казалось, Света все время дремлет. Но она продолжала всхлипывать и не разжимала губ, когда ей подносили еду. – Ну как Светлана, поправляется? – спросил как-то полковник Кубанов у Елены Крыловой. – Плохо, товарищ полковник. Девочка слабеет.
Есть отказывается…
Птаху полковник о Светлане не спрашивал. Видно было, что и без того тихий солдат совсем как-то ушел в себя и, что бы он ни делал – пришивал ли пуговицу, чистил ли винтовку, – все поглядывал в ту сторону, где на лучшем одеяле, которое было на командном пункте, лежала Света.
Как-то, когда Светлана лежала одна и казалось, что никто не следит за ней, Птаха увидел, как она протянула руку к хлебу и, откусив маленький кусочек, начала его жевать. Девочка съела весь хлеб и заснула. А Птаха позвал Крылову, и на то место, где лежал хлеб, они поставили миску с кашей на сгущенном молоке.
С этого дня Светлана начала есть. И щеки у нее стали чуть разглаживаться, будто в воздушный шарик снова вдохнули воздух.
Один раз Птаха запрятал свой сапог под койку и сказал:
– Светлана, где мой сапог? Не видно тебе?
– Там… – Света протянула руку к койке.
– Где? – Птаха растерянно оглядывался по сторонам.
– Да там! Там! – Девочка поднялась, чуть покачиваясь, пошла к койке и, нагнувшись, вытащила сапог.
Теперь Светлана стала подниматься со своей койки и ходить по землянке: шесть шажков вдоль и шесть шажков поперек. С каждым днем шаги девочки становились все увереннее и тверже. Но она по-прежнему почти не разговаривала, а ночами, случалось, плакала во сне и снова и снова звала свою маму.
5
Приближался Новый год. Тяжело и голодно было в том году в нашей стране. Но матери и тогда старались как-то отметить праздничные дни каникул у ребят: достать им хотя бы одну конфету или лишний кусок хлеба, что было по тем временам большим подарком. А в тех местах в тылу, где жизнь была чуть полегче, даже и в этот трудный год устраивали ребятам елку, и в гости к ним приходили Дед Мороз и Снегурочка.
И вот однажды Иван Птаха попросил у своего командира разрешить ему устроить для девочки елку. Это было в те дни, когда стрельба утихла и в Сталинграде наступило некоторое затишье.
– Елку? – удивился полковник.
– Эгеж, елку.
Елка – на фронте, на переднем крае, в землянке, вырытой под разрушенным домом!
Нет, Иван Птаха не фантазировал. Ночью Иван шел в разведку – вот он и просил разрешения, когда выполнит задание, на обратном пути незаметно спилить и принести на командный пункт одинокую елочку, что сохранилась на площади.
– Трудное дело, – сказал полковник Кубанов. Потом, чуть подумав, добавил:
