черная на кусочки мелкие. Стукнула Пелагея другой раз оземь посохом дубовым с крестом на навершии и отступила тьма, и земля успокоилась. Стукнула Пелагея-княгиня оземь посохом в третий раз, и скукожилась колдунья, превратилась Ягнеда в бабку древнюю.
Тут хотел было князь взмахнуть саблей с плеча да отрубить главу чернокнижнице, да жена заступилась.
— Не руби с плеча, княже! — взмолилась княгиня — Довлеет с нее. Не осталось у ней больше колдовской силы. А старуху жалкую можно ли рубить саблею? Отпусти ее на все четыре ветра, пусть ступает куда хочет.
Послушал князь жену мудрую, жену милостивую, и отпустил бабку на все четыре стороны. И ушла старуха в чащу бора соснового. Там срубила себе избу на сваях древесных и стала жить там, да промышлять зельеварением. А зваться стала Ягою она.
И вышли князь с княгинею из крепости черной, из царства мертвого, да поспешили к чернецу Пафнутию посох вернуть, да спасибо сказать. Приходят, а старца как не бывало. Изба на месте стоит и стена с калиткой, а старца нет нигде. Так и оставили посох себе крестовидный. Позже говаривали, что видали чернеца того в лесу то тут, то там. Говорят, является он там, где помощь нужна его.
А бор сосновый вылечился. Чета княжеская с посохом крестовидным да с молитвой по бору неделю ходили, пока ни единой черной травинки не осталось. А крепость черную с корнем выкорчевали, а на ее месте стала другая расти. Решено было, когда вырастет, Церковь Божию в ней устроить. Так стал бор сосновый землею русскою.
* * *
Пронесся ветер по лесу дубовому, по бору сосновому. Пронес ветер слух, весть радостною: Лешие вернулись!
Непоросшая могилка
В одном граде русском жил-был князь Радмир. Уж год как правил он землей своей. Уж год, как схоронил он батюшку своего. Уж год, как обуревали князя печаль да тревога. Печаль — что с княгиней уж три года живут, а детишек желанных нет у них. Тревога — что не растет на могиле отца ни цветочка алого, ни листочка зеленого. Могилы дедов-прадедов позарастали кустами пышными, цветами белыми, а могила отцовская уж год стоит плешью на погосте княжеском. Люд тамошний могилку ту стороной да третьей дорогой обходить стал. Слух прошел, что во грехе помер князь-отец; что не угодна душа его Богу, а за то и на весь народ кара придет. Вот и тревожится князь молодой, как бы народ не взбунтовался да против князя с княгиней да дружиной разбойничать не начал. Пришел князь к жене своей посоветоваться.
— Ох, женушка, не вем что делать нам. Уже и народ волнуется. Быть беде. Как бы с чернецом Пафнутием словцом перемолвиться.
А княгиня ему и говорит:
— Поезжай, князь-батюшка, в лес дубовый, в избу, что на границе с бором сосновым. Войди в избу да посохом чернеца Пафнутия три раза оземь стукни. Тут он и появится.
Поехал князь в лес дубовый, в избу Пафнутиеву и, как жена наставила, трижды о пол древесный посохом постучал: тук-тук-тук. Тут же отворилась дверь входная, а на пороге — чернец длиннобородый в сапогах кожаных да в капюшоне карием.
— Здравствуй, Радмирушка! Бог с тобой. Ну что же там на могилке батюшки, ни травинки, ни кустика?
Поклонился Радмир Пафнутию в ноженьки и говорит:
— Благослови, старче, да поведай, что за напасть то такая? Чем батюшка мой Бога прогневал, что не дает Бог на могилке его и травке сорной расти?
Отвечал Пафнутий:
— Мне сие не ведомо. Но если вместе пойдем правды искать, то ответ к нам скорее придет.
Так и порешили. Отправились князь с чернецом по землям русским ходить да правды искать. Входят то в села, то в города, и всюду о князе былом спрашивают. Да только вот где ни спросят, везде князя прошлого хвалят не нахвалятся. Дошли Пафнутий с Радмиром до самих гор крымских, да у подножия у кострища заночевали. На утро просыпаются и видят — всадник беловолосый с мечем наголо на дороге стоит и на них смотрит. Радмир вскочил, руку на эфес положил и говорит всаднику:
— Друг аль недруг ты? Отвечай скоро мне?
Отвечал всадник Радмиру:
— Я посланник лишь к сыну виноватого!
Сказал и был таков, ускакал и пыли не поднял. Решили князь да чернец последовать по тропке вслед за гостем утренним. Идут по тропке каменистой, а тут из-за скалы-утеса всадник белокурый им является: конь белый гарцует, грива снежная вздымается.
— Грех виновного сыну заглаживать!
Сказал и хотел было припуститься. Пафнутий тут посохом своим оземь стукнул трижды и часть скалы сверху прям перед всадником рухнула. Помедлил светловолосый немного, да молвит.
— Коль хочешь, чтоб сердце твое спокойнее билось, следуй за мной.
И прыгнул конь белый через скалу ту как через камушек малый. Посмотрел на все то Пафнутий да молвит князю:
— Видать, княже, правда за ним. По следу его и пойдем.
Стукнул трижды оземь посохом крестовидным и скала с пути их ушла да на место прежнее встала. И пошли князь с чернецом по тропке скалистой, и шли, пока не добрели до избушки горной, каменной. Жила в той избушке старушка. Решили к старушке на ночлег попроситься. Та стол для Пафнутия накрыла, и спать ему приготовила, а князя обделила. Князь недоумевает да спрашивает:
— Матушка, а чем же мне голод утолить и на какой постели усталость мне снять?
Отвечала старушка горная, жена суровая:
— Вина отца на тебе, княже! Это тебе в пору меня кормить да потчевать, да спать в палатах княжеских укладывать.
Удивился князь ответу такому.
— Аль перед тобой повинен батюшка мой? Если так, то скажи в чем? Как смогу, за отца послужу тебе!
— Вижу добрый ты малый, княже Радмир. Слушай, что сталося. Был сын у меня, Ратибор. Богатырь славный. Состоял он у твоего батюшки на службе воеводою. Пошли они с князем лет пять назад войною на нечисть с востока пришедшую. И была то битва лютая. Ратиборушка, сынок мой, сам три тысячи поганых на суд Божий отправил. Но и сам от стрел вражеских сгинул. Невестка моя как узнала, так тут же от горя в могилку слегла. А осталось у него деточек двое, оба — рода княжеского: мальчик — Владимир да девочка — Дарина. Так вот батюшка ваш, княже, о деточках тех и позабыл намертво. Воспитывала я их, кормила как могла, пока не налетели на дом наш разбойники лютые. Забрали внуков моих в полон к себе. И вот
