загрохотала по гравию. — А я возьму цветы и урну.
Ее энергичность в приготовлениях к поминкам впечатляла, но такова уж была тетя Кристина: неизменно о чем-то хлопотала, и дело в ее руках всегда спорилось.
Когда мы выезжали с ранчо, я тревожно обернулась на птиц, снова задумавшись об отсутствии яиц и лелея надежду, что пустые гнезда — всего лишь случайность. Вдалеке вершины гор скребли по серому небу. Над мчащимся минивэном нависали темные тучи. Минут через десять мы прибыли в крошечный городок Сомбра, беспечно проехали на красный сигнал единственного светофора и продолжили движение по обширной пустыне, отделявшей нас от пригородов Викторвилла.
Тетя Кристина перечисляла людей, которых хотела видеть на поминках на ранчо, группируя их по семьям.
— Всего получается девять машин, — подытожила она. — Я сказала им припарковаться вдоль загона, чтобы никого не запереть. Надеюсь, дождь подождет, пока все соберутся в доме. — Тетя наклонилась вперед над своим животом и взглянула на небо через ветровое стекло. — Я приготовила для заварки кофе и договорилась, чтобы две женщины из церкви разносили гостям еду. — Она глянула на меня. — Тебе нужно только улыбаться и быть вежливой.
— Я умею быть вежливой, — заметила я.
Слева от нас вырастал из-под земли цементный завод с пятью производственными элеваторами и тремя гигантскими полукруглыми ангарами. Массивное сооружение из изогнутых труб в три раза выше, чем элеваторы, окружали строительные леса, которые никогда не снимались, но каким-то образом казались временными. На этом заводе работал мой бойфренд, но сегодня он взял в счет отпуска выходной, чтобы поддержать меня.
— Девон приедет? — словно прочтя мои мысли, поинтересовалась тетя Кристина.
Я кивнула. Девон приятно уравновешивал деловитую сосредоточенность моей тети. Мысль о том, что он тоже будет в церкви, утешала.
Пустынные холмы, поросшие островками чахлого кустарника, наконец сменились типовыми домами и одноэтажными торговыми центрами Викторвилла. Когда мы прибыли к евангелистской церкви в Хай-Дезет-Оазис, небо еще удерживало воду, но в воздухе уже чувствовалась влага, да и атмосферное давление явно упало.
Приближаясь по парковке к тяжеловесному бетонному зданию, я увидела скопище автомобилей и подумала, есть ли среди них мамина машина. Раньше она ездила на черной развалюхе «интегра», но это было одиннадцать лет назад, и я не имела представления, на чем она передвигается сейчас. Мы проплыли мимо «субару» с наклейкой из национального парка Редвуд. Я попыталась представить маму в туристическом лагере около Уиллитса или Юкайи[1]. Это казалось маловероятным, так же как и предположение, будто она владеет стоящим радом пикапом «форд», каждый день является на работу в респектабельную фирму и имеет стабильный заработок.
Дело в том, что я не имела понятия, что за человек теперь моя мама. Откуда мне знать, когда я одиннадцать лет ее не видела? Скорее всего, она мало изменилась: наверняка по ночам разливает пиво в баре, а весь день спит. А может, наконец выучилась на онлайн-курсах, на которые все время собиралась записаться, и служит каким-нибудь администратором в офисном здании в центре Окленда. Не исключено, что стала помощником юриста. Мы проехали мимо «мерседеса», и я попыталась представить мать за рулем, с убранными в пучок на затылке светлыми дредами, но невольно улыбнулась этой мысли. С другой стороны, никто из бабушкиных знакомых не водит таких хороших машин. Я перестала фантазировать и приготовилась встретить в церкви кого угодно.
Двойные двери, выходящие на парковку, стояли распахнутыми, несмотря на неприветливую погоду. Мы с тетей Кристиной и девочками прошли по центральному проходу и появились из-под низкого балкона. Уродливая церковь походила на пещеру. Я присутствовала там на крестинах всех своих двоюродных сестер и каждый раз замечала безнадежное отсутствие красоты и резкий, неистребимый запах промышленных чистящих средств. Все поверхности — пол, стены, потолок — были затянуты тканью цвета овсяной каши. Естественный свет проникал только через одно большое круглое окно над грубым металлическим крестом. Ни витражей, ни архитектурных излишеств. Я поймала себя на мысли, как потом мы с бабушкой посмеемся над безвкусием этого места, и вдруг осознала, что ничего такого не будет.
Около тридцати посетителей, отпросившихся на утро с работы, чтобы отдать покойной последний долг, не занимали первые ряды скамей. Огромный помост легко вмещал человек триста, и я могла представить гигантский хор, поющий с поднятыми вверх руками, но в тот день на сцене находился только маленький столик, накрытый белым кружевом. На нем между вазой с лилиями и бабушкиной фотографией в рамке стояла деревянная урна.
Я топталась около тети Кристины, пока она шепотом здоровалась с друзьями. Круглая, как пышка, женщина с короткими курчавыми волосами и в очках взяла меня за руку и произнесла:
— Соболезную твоей утрате.
Я узнала ее: она привезла нам домой гигантскую, человек на пятнадцать, лазанью.
— Спасибо, — ответила я и с облегчением заметила, что приближается другой сочувствующий — мужчина среднего возраста с жесткой бородой; женщине пришлось отойти, давая мне возможность поговорить с ним.
— Соболезную, — сказал бородач.
Я оглядела лица гостей в зале за его спиной. Матери не было.
Я подумала, стану ли скучать по кому-нибудь из этих людей, когда уеду в Монтану. Тетя была милой, но слишком настойчиво пыталась сделать все по-своему. По сравнению с остальными она существовала на более высокой частоте, суетясь вокруг всего, что требовало ее внимания. Такая активность невероятно утомляла. Остальных же собравшихся я вообще толком не знала: все они были знакомыми бабушки и друзьями тети.
Муж тети Кристины, Ной, прижав к уху мобильный телефон, шагал по боковому проходу — светлые волосы, стильная стрижка и самоуверенная улыбка человека, привыкшего ко всеобщему обожанию. Свободной рукой он сделал пренебрежительный жест, словно отметая плохую идею, и над скамьями поплыли обрывки спора: «Это неприемлемо, позвони ему».
Мои двоюродные сестры заметили учительницу из воскресной школы, миссис Майклс, и, подбежав, обняли ее за нижнюю часть тела, мешая двигаться дальше. В полусумраке огненно-рыжие волосы женщины напомнили мне петушиный гребень. Хотя с прыгающими вокруг девочками в черных платьях она больше смахивала на жирную курицу породы минорка, а заостренный нос и крошечные глазки только подчеркивали это сходство. Поверх девичьих голов учительница неловко пожала руку тете Кристине:
— Соболезную вашей утрате.
— Спасибо, — ответила тетя и разрешила дочерям сесть на второй скамье рядом с куроподобной учительницей.
В самом конце церкви, под огромным нависающим балконом, я едва различила темную фигуру дяди Стива. Он выглядел на удивление здоровым, был чисто выбрит, обычно косматые темные волосы коротко пострижены.
Дядя Стив и тетя Кристина не разговаривали, так что сообщать ему о смерти его матери
