Книга Последний день - Илья Поцелуев

не последовало. Тогда мальчик снял с головы кепку – при этом она удивительным образом изменила свой цвет с желтого на темно-коричневый. Держа ее в руках, он потыкал в козырек. От его нижней части отслоилась тоненькая пластинка и повисла на самом краю. Она как-то странно переливалась, будто меняя свою прозрачность – становясь то абсолютно черной, то зеленой – под цвет травы на заднем плане. Мальчик надел кепку обратно на голову (она снова пожелтела), и пластинка теперь висела прямо перед его глазами. Отсюда не было возможности разглядеть, что конкретно в ней видел мальчик, но, судя по всему, видел больше, чем Саша своими глазами.

– Вот ты! Нашел! – он показал пальцем куда-то в зеленую гущу.

– Нет! – крикнула оттуда девочка, – Ты смотришь нечестно!

– А ты покрасилась! – парировал обвинение мальчик.

Кусты зашевелились и через некоторое время начали разделяться: от них в сторону мальчика двинулось нечто зеленое, бесформенное, покрытое со всех сторон листьями и ветками.

– Так можно! – писклявым голосом сказало мальчику зеленое чудовище.

– Мы не договаривались! – он ничуть не испугался и даже стал спорить с чудовищем.

– Договаривались! – ответило нечто.

– Это было в прошлый раз, сейчас не считается!

Листья на существе постепенно исчезали, и под ними начала виднеться маленькая фигурка девочки.

– Ладно, – подумав, и не без огорчения сказала она, – тогда давай сейчас договоримся, и я еще раз спрячусь.

– Ну уж нет, у тебя слишком хорошо стало получаться, – при этих словах зеленая кожа девочки налилась красками.

Оскалов улыбался. Девочка заметила Сашу, и чтобы не смущать ребят, он отвернулся от них и пошел – куда-нибудь, лишь бы не мешать детской жизни – настоящей, простой и интересной. Он улыбался всю дорогу, пока шел со двора, затем подумал о чем-то. Лицо посерело: а почему вообще они здесь? Может, их отправят позже? А если нет?

После недолгих невеселых раздумий мысли вновь вернулись в колею истории. Именно в ней были все возможные вопросы и ответы. Там вообще было все, что могло случиться сейчас – здесь, в этом почти триста тысяч раз пережитом дне…

Наука. Да, она была. Были люди, которых в процессе познания не могло остановить ничто – ни катаклизмы, ни рай на земле. Они пытались двигать уже успевшее забронзоветь человечество вперед: к свету, к знаниям – новым и непостижимым, но таким простым, если жить с ними с рождения. Но родиться заново, не умерев, – невозможно. Да и не нужно.

Но появились дети. Им было интересно новое, недоступное их предкам, дающее возможность по-иному взглянуть мир. Они были готовы совершить следующий шаг: изменить свою жизнь и жизнь всего человечества. Но для того, чтобы это стало возможным, пришлось бы до основания снести все то, за что их родители держались всем своим унылым бытием. Нераскрытый потенциал молодого поколения давил, накапливался и так бы и сгнил, если бы не жертва, которую принесли ради друг друга любящие люди.

Все разрешилось просто и страшно: они улетели. Туда, где все надо строить с нуля, туда, где нет истории и нет тех, кто за нее держится. Сначала Марс, потом Венера, Энцелад, Европа… – вся Солнечная система. Наука ушла с Земли вслед за ними – на передовой край колонизации и развития. Родители, желавшие своим детям большего, чем получили они сами, отправляли их все дальше от Земли. Это не просто расставание, когда любящих людей разделяет лишь расстояние, пусть большое, но измеримое – нет. Пропасть. В мышлении и культуре, в знаниях и повседневной жизни.

У Оскалова тоже были дети, и он тоже пережил расставание, непонимание, бессилие. Но по-другому нельзя. Нельзя затягивать в эту пучину новых и новых. Нельзя, будучи утопающим, тянуть за собой на дно всех без разбора, лишь бы не одному погибать – в компании ведь всегда веселее. Саша сделал свой выбор, как и многие; и оказался прав и чист перед собой. Хоть на том спасибо.

Но были и такие, кто не понимал, не верил и просто не хотел отправлять своих детей в будущее. Им самим нравилось жить здесь, и они не видели ничего плохого в том, чтобы их дети жили вместе с ними. «Наш дом – Земля, – говорили они, – Где родился, там и пригодился». Их можно понять, но нельзя простить.

Тот самый сосед, Аркадий Петрович, который сегодня лично поздравил Оскалова с днем рождения и звал "заходить к ним", был одним из таких. У него была большая семья, и все они жили здесь. Дети, внуки, правнуки… – целая династия, которой не видно ни конца ни края. Но чем дальше по генеалогическому древу, тем чаще в их семье случались случаи отправок или побегов, – дотуда уже не доставало влияние Аркадия Петровича и его воззрений.

Можно было бы сказать: рано или поздно это кончится, – но так говорить слишком оптимистично. Скорее уж поздно, чем рано; а может быть и никогда. Так или иначе, это уже были не проблемы Саши, поэтому думать о них – лишь попусту тратить время…

Опять дворы. Дорога вдоль невысоких домов, стоящих в ряд по левую руку. В окне третьего этажа следующего по пути дома Оскалов замечает движение: оттуда с внушительной скоростью вылетает крупный серый предмет. Брошенный изо всех сил, он перелетает через дорогу и падает на землю рядом. Слышится удар, и, судя по всему, предмет теряет свою целостность.

Но Саша не успевает окончательно проследить его судьбу, так как за окном снова что-то происходит. Оттуда вслед за предметом вылетает толстая стопка бумаг. Брошенная с не меньшей силой, она имеет худшие аэродинамические и структурные характеристики и, пролетев несколько метров, разделяется на сотни отдельных листов. Следом за ней летит еще одна стопка. И еще.

Все это похоже на странный осенний листопад с большими белыми прямоугольными листьями. Они покачиваются из стороны в сторону, кружатся, трутся друг об друга, шелестя. Ветер подхватывает некоторые из них и разносит в разные стороны. Это выглядит очень непривычно и красиво. Воздушный белый вальс оканчивается внизу: спустя какое-то время земля вокруг окна начинает покрываться бумагой.

Один из листов ложится Оскалову в руки. На нем написано:

«Вывод:»

Дальше идет какой-то плотный научный текст, из которого выглядывают человеческие отчаянные слова: "непонятно", "нерешаемо", "невозможно". Внизу номер страницы: «485». Оскалов тщетно пытается вникнуть в суть проблемы, но теряется в нечитаемых терминах, условных обозначениях и ссылках. Он складывает лист вчетверо и кладет себе в карман – может быть, потом удастся понять.

В ногах лежат еще десятки листов. На них графики, формулы и тонны текста.