середине 50-х годов, во время вспыхнувших в городе распрей, Козимо допустил некоторое расширение политических прав горожан и, как сообщает Макьявелли, «все граждане вообразили, что им возвращена свобода»{9}, поддерживавшие Козимо круги богатых пополанов, еще не забывшие грозного народного восстания чомпи, испугались чрезмерной демократизации управления. «Знатные горожане объединились и явились к Козимо просить, чтобы он соблаговолил вырвать как их, так и себя самого из-под власти простого народа и вернуть государство в то состояние, при котором он был у власти, а они в почете»{10}.
Эти круги не просто «находились в почете» при Козимо и Лоренцо Великолепном (1469–1492): именно они занимали места в советах и других учреждениях. Но своеобразие обстановки, в которой создавалась культура Возрождения, определялось и тем обстоятельством, что в известной степени доступ в эти учреждения был открыт также способным выходцам из средних и даже низших слоев пополанов; индивидуальные качества по-прежнему помогали человеку строить собственную судьбу. Не следует забывать и того, что даже тираны во многом своей властью обязаны были самим себе: честолюбию, сильной воле, военному таланту, изворотливости, проницательности. Единоличным правителем города мог стать удачливый подеста, «капитан народа», кондотьер (например, Сфорца), представитель знатного рода (Висконти, Эсте), богатый купец, предприниматель, банкир (Петруччи в Сьене, Бальоне в Перудже, Медичи). Путь к власти мог быть длительным и трудным или коротким: заговор, завоевание города, интриги и пр. Не менее необходимы были качества, присущие «сильной личности», и для того, чтобы удержаться у власти.
В XV в. в экономической жизни некоторых областей Северной и Средней Италии обнаружились первые признаки застоя. Но и тогда перед богатыми, а реже — небогатыми горожанами, возмещавшими недостаток капитала предприимчивостью и способностями, открывалась соблазнительная перспектива материального успеха.
Итак, в Италии сложилась обстановки, благоприятная для Возрождения не только вследствие появления в отдельных центрах ранней буржуазии, но и потому, что Северная и Центральная Италия в целом достигла того весьма высокого экономического, социального и политического уровня, для которого характерно появление в отдельных передовых городах Апеннинского полуострова элементов капитализма. Именно на этой ступени развития городского хозяйства, структуры общества, цивилизации создаются социальные и психологические предпосылки, необходимые для скачка — разрыва с феодальной системой идей и рождения качественно иных духовных ценностей. Не случайно раннебуржуазная Флоренция стала главным очагом Возрождения. Но столь же закономерно и то, что новая культура складывалась и в других городах Италии, даже там, где не было зачатков нового способа производства — в Равенне, Римини, Неаполе, папской столице Риме и др.
Глава II
НОВЫЕ ЛЮДИ
Новые условия жизни и деятельности горожан меняли и их отношение к основным проблемам человеческого бытия — его смыслу, цели, нормам поведения человека в обществе. Горожане бессознательно ломали рамки традиционной феодально-церковной системы идей, характерной для средневекового западноевропейского общества.
В основе христианского отношения к миру лежало представление о дуалистической природе человека, тело которого создано богом из земли, а душа причастна к божественному. Конечной целью человеческого существования является спасение души. Первородный грех, совершенный Адамом и Евой, лишил человека бессмертия, так как печать этого грехопадения лежит на всех поколениях людей: тело каждого человека непрерывно подвергается искушениям, а воля тяготеет к греху. «Плоть и кровь, — говорится в Новом завете, — не могут наследовать царствия божия» (Первое послание апостола Павла к коринфянам, 15, 50). Плоть находится в постоянном противоборстве с душой, которую вдохнул в нее бог. Земное бытие — лишь юдоль скорби и страданий, тернистый путь, который предстоит пройти человеку, чтобы обрести после смерти, если он б^дет спасен (поскольку Христос своей смертью искупил грехи людские), вечное райское блаженство. Это спасение ему может быть даровано главным образом с помощью церкви, уделяющей верующему посредством таинств частицу божественной благодати, и в меньшей степени вследствие собственных усилий человека — так называемых добрых дел. Бог и мир диаметрально противоположны: для. того чтобы приблизиться к богу, надо уйти из мира.
Таким образом, все земное: плотские радости, чувства рассматриваются как нечто низменное, телесный мир — как царство зла. Нравственно совершенным считается аскет — человек, подавляющий чувственные влечения и эмоции, умерщвляющий плоть постом и физическими лишениями, отрекшийся от земных благ. Отсюда и средневековая концепция богатства как источника всех зол, нравственного падения людей. Заповедь бедности лежала в основе уставов монашеских орденов, а монахи должны были, подражая в своей жизни Христу и апостолам, служить примером мирянам. Один из «отцов церкви», Августин, писал в V в.: «Богатыми мы называем людей добродетельных, справедливых, для которых деньги не имеют значения… Бедными же мы называем людей жадных, которые вечно стремятся к приобретению…»{11}. Этот идеал бедности и аскетизма был унаследован от времен раннего христианства (хотя на практике давно уже не осуществлялся).
Разумеется, духовенство не могло требовать от светских лиц отречения от имущества, тем более что сама церковь являлась крупнейшим собственником в средневековой Европе и надежной опорой феодального строя. Поэтому отношение церкви к богатству было противоречивым. Согласно церковной этике средневековья доходы не должны были превышать суммы, необходимой для того, чтобы вести жизнь, которая достойна данного человека и соответствует месту, занимаемому им в обществе (а это место определено ему богом). Тем самым обосновывалось право феодалов на богатство, с той лишь оговоркой, что во имя спасения души небольшую часть его следовало уделить нищим, давая им милостыню. Проповедники обличали стяжательство и жадность, но их негодование преимущественно обращалось не против сеньоров, а против купцов и ростовщиков. Церковь разработала учение о «справедливой цене», превышать которую греховно, и о бесплодности отдачи денег в рост («деньги не могут рождать деньги»), осуждая с этих позиций ростовщичество. В XI–XII вв. ростовщические операции неоднократно порицались на вселенских соборах{12}.
Проповедь сословного характера богатства не являлась случайной. Религиозная доктрина имела целью увековечить ту общественную пирамиду, вершину которой составлял класс светских и церковных феодалов. Одним из аргументов в пользу ее незыблемости была ссылка на метафору, приписывавшуюся апостолу Павлу: согласно воле боязней общество уподоблено человеческому телу и отдельные социальные группы — разным телесным органам, выполняющим различные функции: крестьянам надлежит трудиться, чтобы производить все, необходимое для жизни, дворянам — воевать, дабы защищать общество, а духовным лицам — молиться во имя спасения людей.
Слой горожан занял в этой феодальной структуре подчиненное место как часть третьего, низшего,
