моложе; была счастлива отдать ему контроль над ситуацией, потому что доверяла ему безукоризненно. И очень нравилась честь быть единственной, с кем он разговаривал. Только мне позволено было быть рядом с ним, знать его секреты, идти рядом с ним.
Но оказалось, что я больше не обладаю привилегиями.
Возможно, он заменил меня.
Может быть, Гил действительно не выносил меня.
Но вот он здесь.
С кровотечением.
Раненый.
И никаких признаков любовницы, которая могла бы ухаживать за ним.
Ему нужно было кого-то любить.
Ему нужен был кто-то, кто любил бы его.
Я попробовала в последний раз.
― Ты не должен быть один, Гил. Пожалуйста, позволь мне остаться.
Он сжал руки в кулаки, на этот раз не выказывая никаких признаков эмоциональной битвы.
― Поверь, мне лучше быть одному.
― Тебе нужна медицинская помощь.
― И тебе тоже понадобится, если не уйдешь.
Я печально вздохнула.
― Прибегать к угрозам не получится. Не в этот раз.
Его глаза вспыхнули воспоминанием. О том времени, когда он причинил мне физическую боль. О том времени, когда его слова могли остановить мое сердце.
Я приготовилась к вспышке гнева, но тень сожаления смягчила его черты. Он тяжело выдохнул, и наша битва перенеслась в гнетущее прошлое, где никто не победил.
― Не хочу с тобой спорить. Я могу сам заняться своими собственными ранами, а у тебя больше нет собеседования. Тебе не следовало приходить сюда.
Я кивнула, принимая мучительную правду. Видимо, мне никогда не выиграть, когда дело доходит до Гилберта Кларка. Я потеряла его давным-давно.
― Ладно, Гил
Его плечи опустились, как будто наша схватка лишила его последних сил. Он не поблагодарил меня. Я не думала, что у него хватит сил сделать что-то большее, чем вяло кивнуть.
Мои каблуки громко щелкнули, когда я повернулась и направилась к выходу.
Мою спину покалывало от животных инстинктов, предупреждая не отступать от охотника. Не показывать ему свою уязвимость, потому что это может привести к нападению. Но я уже прошла этот путь. И боролась за его любовь только для того, чтобы получить душевные шрамы в качестве награды.
Мне не хотелось уходить.
Это было похоже на поражение. Это оставило у меня неприятный привкус — слишком легко сдалась.
Конечно же, мне нужно попробовать еще раз? Я должна почтить прошлое и остаться, пока он не поговорит со мной.
Но когда я обернулась от двери и посмотрела назад, он прижимал одну руку к глазам, а другую сжал в кулак. Мгновение он выглядел сломленным. Но затем Гил опустил руку, а его глаза встретились с моими. Они прищурился от резкого нетерпения.
— Иди. И не возвращайся.
Мое сердце сбилось с ритма, как будто он ударил меня кулаком прямо в него.
Я запечатлела образ измученного, израненного тела художника.
Потом одарила его улыбкой, пронизанной старой, но неутихающей грустью.
— Прощай, Гил. ― Поцеловав на прощание свои мечты о сегодняшней работе, я переступила порог.
Гил был тем парнем, за которого я хотела выйти замуж.
Он принадлежал мне так же, как я принадлежала ему.
Но потом он превратился в чудовище… и никто не знал почему.
Я закрыла за нами дверь.
За нами.
Нас больше нет.
Я знаю.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Олин
— Наши дни —
Я в математике ― полный ноль.
Не может быть, что это все, что у меня осталось.
Неужели?
Я снова набрала цифры в калькуляторе телефона, подсчитывая свои ежедневные траты, сбережения и небольшую пачку денег из кошелька.
И поморщилась, когда нажала «равно», надеясь на гораздо более приятный результат, только чтобы получить тот же неприятный.
Четыреста девяносто семь фунтов на моем счету.
Я была без работы в течение двух месяцев и растягивала, как могла, те небольшие сбережения, которые у меня были. И подавала заявки на все подряд вакансии — официантки, работницы кафе, уборщицы из Фонда Наследия, секретарши в какой-то технической студии. И даже подумывала о том, чтобы стать барменшей в местном стрип-клубе.
После того, как склад подержанных автомобилей, где я работала, закрылся, я сидела в подсобке и рассылала резюме, отбросив свою гордость и амбиции, что я стою больше, умоляя о работе — любой работе.
Но я никому не была нужна.
Оказалось, что неудавшаяся танцовщица, прошедшая училище, но не получившая ни одобрения, ни рекомендаций, не пользовалась большим спросом.
Особенно после «несчастного случая», произошедшего два года назад.
Для меня это стало началом конца. Концом моим мечтам. Концом деньгам. Концом гордости за карьеру.
Мой взгляд упал на объявление, в котором перечислялись требования к Живой Картине, запрошенные «Совершенной ложью».
«Вы должны быть стройной, способной долго стоять и быть невосприимчивой к холоду.
Часы работы договорные, оплата минимальная, одежда категорически запрещена.
Уметь сдерживать свой мочевой пузырь и язык, воздерживаться от мнений и предложений и быть идеальным живым полотном.
Также требуется: не бояться щекотки, быть гибкой и послушной. Вам также должно нравиться, что пока вы обнажены, вас будет рассматривать толпа.
Позвоните нам или напишите «Ваша кожа, Его холст», если вас заинтересовало предложение.
Гил».
Боже, даже несмотря на то, что уже долгие часы отделяли меня от провалившегося собеседования, я не могла перестать думать о нем.
Мне нужна была эта работа.
Я шла с такой большой надеждой на получение этой работы. И отказ на еще одной неудачной попытке заработать деньги стал просто вишенкой на вершине моего уже карамелизированного разочарования.
Если бы Гил был способен терпеть меня, мы могли бы хорошо работать вместе. Я знала, каким напряженным он становился, когда писал. Знала, какой самоотдачи он требует. Кроме того, я удовлетворяла большинству желаемых атрибутов в его рекламе: стройная, тихая, предпочитающая зиму лету и привыкшая к откровенным нарядам, благодаря опыту в танцах.
Одним словом, я была идеальным кандидатом — не считая нескольких моментов, которые мне пришлось бы раскрыть, если бы получила эту работу.
Это не означало, что я всерьез рассматривала ее, как свой карьерный рост. Но я действительно хотела вылепить что-нибудь из себя, даже если в данный момент находилась на самом дне.
Но мечты стоят дорого, да и жизнь не была дешевой.
Пора устраиваться на работу, где платят хотя бы немного прилично, откладывать какие-то сбережения и возвращаться в колледж, чтобы стать взрослой, а не этой самозванкой.
Я вздохнула, ссутулившись на своем деревянном стуле за обшарпанным столом, который нашла в секонд-хенде в центре Бирмингема.
Когда мне было шестнадцать, тренер пришел в школу и спросил, кем мы хотим стать,
