дожди. Уж снегу пора выпасть, ан нет, тепло. Мы с карьера песок возили. Ну, раньше за Макеевкой карьер песчаный был. Кажется там у вас, Верок, дача раньше была?
– Ага, – кивнула Вера, – Тот участок до сих пор за нами числится, я как раз туда и переезжаю жить.
– Ну, вот, а папка твой, помнится, на том карьере и работал. Как и я, впрочем. И там многим нашим участки нарезали, в Макеевке, значица. Только я не захотел. Зачем? У меня у тещи дом был в то время, куда мне еще на одном участке горбатиться? Ну, так вот, в тот день сменщик Вальки Чураева как назло на работу не вышел. Валька, значитца, смену отпахал, домой собирается, а бригадир и говорит, кто, мол, за твою машину сядет? Кто план будет выполнять?
Ну, народ заголосил. Большинство все-таки за Вальку – как ему вторую смену подряд за баранкой сидеть? Да еще погода, пакостная такая. Но некоторые твердят, что надо, дескать, выручать, пусть немного он поездит- поработает, хоть полсмены, потом его кто-нибудь подменит. А то план сорвется, и не видать премии, как своих ушей.
И вот поехал Валька Чураев в рейс. Уставший, промокший, голодный. И, само собой, злой. Пару раз съездил туда-обратно, забежал в буфер перекусить. Я с ним там и столкнулся, тоже во вторую робил. Он мне и говорит: «Дядь Паша, что-то мне нехорошо как-то. Муторно на душе и в сон клонит. И так пакостно…» Чаю горячего стакан выпил, и снова за баранку. Ёкнуло у меня что-то. Нет бы мне отговорить его, чтобы, значица, не ездил, начальство на уши поставить. Нет… Промолчал… Ругнулся только матерно в адрес бригадира.
Павел Сергеевич замолчал. Снова наполнил стопку. И Вера с Татьяной притихли. А он продолжил:
– Я на следующий день только узнал, что Валька разбился. Мне Лешка сказал, твой, Вера, отец. Нет, говорит, Пашка, больше Вальки. Все, погиб наш товарищ. На том повороте, что возле третьего участка. Так на полном ходу, груженый песком под завязку, не справился с управлением… – Павел Сергеевич вдруг всхлипнул, и, глянув на Веру, спросил, – Вы ведь, Верка, как раз там шли! Ты не помнишь что ли?
Вера расширенными глазами смотрела на Татьяниного отца. Она молча помотала головой, у нее в мыслях вертелись отрывочные воспоминания чего –то страшного, непонятного. Она должна помнить? Да, пожалуй… не зря, наверное, бывает – наваливается порой на нее неясная тревога, особенно в дождливые дни. А Павел Сергеевич продолжал:
– Покореженный КамАЗ долго валялся в кювете. Вальку похоронили, а машину все почему-то достать не спешили. А потом он пропал…
– Как пропал? – Вера с Таней переглянулись.
–А вот так, с вечера еще была эта груда железа, а утром ее не стало. Ровно, как и не было. Ни поломанных березок, ни перепаханной земли. Ни-че-го. И это еще не самое странное в этой истории. Пришли мы на девятый день на кладбище, Вальку помянуть, а там такое твориться! Холмик могильный словно перепахали, оградка и памятник покосились, а даты смерти на памятнике и вовсе нет. Дата рождения есть, а дальше пусто.
Общественность взбудоражилась, кто-то твердит, что надо батюшку привести, чтобы, значица, святой водой окропил, молебен отслужил. Начальство, те конечно же все партийные, неверующие, свое, знай твердят, что обычное, мол, хулиганство. Ну, заново все сделали – и памятник, и оградку, все починили. А на следующий день снова такое же безобразие.
Начальство опять про хулиганов речь ведет, и заставляют рабочих все восстановить. Но тут уже народ взроптал – нечистая тут, чур, мол, чур… И никого не могли заставить починить. Вызвался было один, деньги большие пообещало начальство, да. И работу у него приняли, а потом снова-заново обратно все перекорежено. И даты, даты смерти опять нет. Как так, понять никто не мог. А тот мастер-то напился, как работу сделал, так и все. Помер на следующий день.
– Ой, Павел Сергеевич, какие вы страсти на ночь глядя рассказываете, – вроде шутливо, но с затаенным страхом в глазах сказала Вера.
– А это тебе не сказки. Ты и сама должна помнить ту аварию. И как мимо вас Валька несся на своем КамАЗе, и как потом по поселку слухи ходили.
–Не, не помню, вот честное слово не помню, – жалобно протянула Вера.
– Так и я не помню, пап, – подала голос Татьяна.
– Вы тогда с матерью у бабки в деревне жили, – отмахнулся от дочери Павел Сергеевич.
Он еще раз наполнил стопку. Настойка ему хорошо зашла – глазки блестели, речь стала не совсем четкая. Но он продолжал свой рассказ:
– Вот, девчонки, поэтому порой в самый дождливый день октября, появляется на той дороге призрак – старый КамАЗ.
– Ой, пап, ты уже хорошенький такой стал. Все, тебе больше не надо наливать. И вообще, иди-ка ты спать. Рассказываешь нам тут небылицы всякие.
– Это не… не… был.. лицы, – заплетаясь, проговорил Павел Сергеевич, Это истинная правда!
– Призрак просто так не появляется, – возразила Татьяна, – Вот если он кому-то отомстить хочет, счеты свести, другой разговор.
– А как знать, может и счеты… Ты, Верка, смотри, – Павел Сергеевич погрозил Вере кривым пальцем, – На том месте три человека пересеклись – Ты со своим батей и Валька. Бати твоего уж нет, царство ему Небесное, Вальки, понятно, тоже. И только ты осталась.
Он еще что-то хотел добавить, но только икнул, и Татьяна решительно повела его в комнату, спать укладывать. Вера осталась одна, и ей стало страшно – до дрожи, до жути, до полуобморочного состояния.
Прошло еще, наверное, полчаса, и женщины тоже последовали примеру Павла Сергеевича. Татьяна постелила подруге в гостиной – большой, комнате, с огромными окнами и полупрозрачными шторами. Татьянина квартира была на восьмом этаже, и поэтому в окно, особенно, если ты лежишь на диване, было видно только лишь небо. Дождя не было, тучи рассеялись, и небо бархатно темнело, залитое холодным лунным светом. А вот и сама ночная красавица, заглядывает в окно, и от этого все предметы в комнате, кажутся непривычными, таинственными.
………………………………………………………………………………………………………………………………………………
Вера ворочалась, ворочалась, и никак не могла уснуть. Из головы не шли эти две истории – та, что приключилась с ней сегодня, и ту, что поведал Павел Сергеевич. Похоже, они связаны. Но как много тут непонятного. И не только непонятного, а такого, которого на этом белом свете быть просто не может.
Ну, ладно, все россказни Танькиного отца можно списать на старческий маразм. Ко всему уважению к Павлу Сергеевичу, он, как ни
