Парамонова и зажил тихо, скромно. Пригодилась старая профессия: Егор Саввич устроился старшим конюхом на конном дворе прииска и весьма исправно нес службу.
Каждый раз, отправляясь на работу, Сыромолотов надевал стираную-перестиранную ситцевую рубаху, расцвеченную заплатами, поверх нее вытертый бархатный жилет, порыжевшие от времени и тоже много раз чиненные сапожишки, а на голову старенькую фуражку военного образца со сломанным козырьком. В непогоду этот наряд дополнял зипуном или полушубком и в таком виде отправлялся на конный двор.
Аграфена Павловна глядя на него, вздыхала, укоризненно покачивая головой.
— Негоже бы, Егор Саввич, так-то. Люди смеяться будут.
— Умные не будут, а дураки пусть смеются.
— Дураки-то не поймут, им что.
— Не твоего ума дело, — сердито обрывал жену Сыромолотов. — Бедные мы теперь, как и все. Пролетарьят, — с трудом выговаривал он новое слово.
Зато, приходя после работы домой, Егор Саввич с омерзением сбрасывал рванье и облачался во все чистое и добротное. Дома он не опасался, что маскарад будет раскрыт. Посторонних людей у Сыромолотовых не бывало.
На работе Егор Саввич был хорошим хозяином, конный двор содержал в завидном порядке. Все распоряжения приискового начальства выполнял аккуратно. К подчиненным был строг и требователен, за что пользовался славой хорошего работника.
И никому было невдомек, что Егор Саввич Сыромолотов живет двойной жизнью: работа на конном дворе — это тоже маскарад, в душе бывший заводчик ждет не дождется того дня, когда вернутся старые порядки, когда каждому голодранцу укажут его истинное место, когда он, Сыромолотов, не будет больше рядиться в старье и снова станет господином Сыромолотовым, а люди, обращаясь к нему, будут почтительно снимать шапки.
Но год шел за годом, а ничего не менялось. Новая власть стояла на удивление крепко. Недалеко от Зареченска в тайге появился прииск Новый, вокруг которого вырос большой поселок. Директором прииска был человек не здешний, приехавший из Москвы молодой инженер-геолог, в прошлом боевой командир Красной гвардии Майский. Как-то Егор Саввич даже съездил на прииск Новый, затмивший былую славу Зареченска.
Вернулся хмурый, озабоченный, на расспросы жены не отвечал, сказал только:
— Мальчишка там всеми делами управляет. В прежние-то времена у меня такие в лавках торговали. Однако шустрый. Далеко пойдет, если…
Что крылось за этим «если», Егор Саввич объяснять не стал.
По долгу службы Сыромолотову случалось выезжать и на соседние прииски: на Воскресенский, Холодный, Находку. Чаще всего в такие поездки он отправлялся один, изредка брал сына Якова, надеясь пробудить у него интерес к золоту. Поездки по приискам вызывались не только неотложными делами. Кружа вокруг старых приисков, как коршун вокруг добычи, Сыромолотов зорко осматривал заброшенные выработки, кое-где украдкой бил дудки, пробы промывал в ближайшем ручье. Но опыта у него для такого дела явно не хватало, а брать напарника не хотел. Немало земли исковырял Егор Саввич и все попусту. Случалось, находил знаки, но скоро убеждался, что пески пустые, что золота здесь нет. Однако Сыромолотов был настойчив и раз поставив цель, упорно шел к ней.
Несмотря на неудачи, Егор Саввич не оставлял надежды. В каждую поездку он обязательно заглядывал в какой-нибудь дальний уголок и, сколько удавалось, ковырялся в земле. Старательством занимался с весны, как только чуть оттаивала земля, и до первых осенних заморозков, пока кайла со звоном не отскакивала от твердой, как камень, земли. В минуты отчаяния подумывал: не бросить ли все, не уехать ли куда-нибудь из Зареченска, может, на новом месте дело по-новому пойдет. Но одумавшись, решал не торопиться, еще попробовать. Снова копался в земле, считал редкие золотые крупинки, что порой попадали в ковш, и все искал, искал…
И нашел ведь. Случайно совсем, почти у самого Зареченска, в каких-нибудь сорока верстах.
Было так: возвращаясь из поездки на прииск Холодный, Егор Саввич, измотанный долгой дорогой, остановился передохнуть. Ослабив подпругу, пустил лошадь пощипать молодую траву, а сам прилег под раскидистым кустом, вытянув онемевшие от долгой езды ноги. Неподалеку опустилась на куст сорока и громко, тревожно застрекотала. Сыромолотов нащупал рукой камешек, намереваясь запустить им в болтливую птицу. Удивила необычная тяжесть малого по размерам камня. Поглядел Егор Саввич, а в руке не простой камень — кварцевый и сбоку самородок прилип не меньше голубиного яйца. Бывшего заводчика бросило в жар. Живо поднялся, затрясся, словно в ознобе. Где только что камень подобрал, второй такой же лежит, а рядом в ямке еще. От счастья дух захватило.
— Господи, — зашептал Егор Саввич вмиг пересохшими губами. — Господи! Неужто молитву мою услышал, неужто счастье послал…
Как и от большой беды, от счастья люди тоже, случается, плачут. Сел Сыромолотов на колодину, что оказалась рядом, и крупные слезы сами собой покатились из глаз, всю бороду вымочили, хоть выжимай. Опомнился, пугливо оглянулся по сторонам: не видит ли кто. Но вокруг было тихо и спокойно. Сорока, испуганная резким движением человека, сорвалась с ветки и улетела.
Егор Саввич торопливо запихал самородки за пазуху, присыпал ямку землей, сверху навалил камень. Достав нож, сделал на ближних деревьях затески. Потом поймал лошадь, подтянул подпругу и, забыв про усталость, заторопился в Зареченск. Отдохнувшая лошадь бежала бойко. Солнце опускалось за кромку дальнего леса, разбрасывая среди облаков пучки лучей, ярко осветило красноватым светом Круглицу.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
А дома Сыромолотова ждала новость. Едва он переступил порог и швырнул на лавку фуражку, как к нему подплыла дородная Аграфена Павловна. Услужливо принимая рваный зипунишко, нараспев заговорила:
— Слыхал, отец, новость-то какая.
Егор Саввич досадливо отмахнулся.
— Погоди ты со своими новостями. Дай человеку дух перевести. Считай, верст пятьдесят отмахал. Маковой росинки с утра во рту не было. Собери-ка на стол.
Аграфена Павловна сразу умолкла, знала: если муж устал, лучше к нему не подходить. Нрав у него крутой, можно и разгневать, тогда ничем не умаслишь. Заторопилась на кухню, забренчала там посудой. На столе, накрытом чистой скатертью, мигом появился горшок со щами, второй — с кашей, возле них плетенная из тонкой лозы хлебница с ломтями свежего ржаного хлеба, солонка и горчичница.
Сыромолотов стянул пыльные сапоги и сунул ноги в мягкие, отороченные рыжим лисьим мехом, домашние туфли. Сбросил пропотевшую ситцевую рубаху, штаны и, оставшись в исподнем, прошел за занавеску, где в углу висел круглый медный рукомойник. Долго плескался там и фыркал, смывая дорожную грязь, а когда появился из-за занавески, жена услужливо подала синий бархатный халат, помогла надеть и молча ждала дальнейших распоряжений. На ходу завязывая шелковый пояс с круглыми пушистыми кистями, Егор Саввич прошел к большому овальному зеркалу. Не глядя, протянул руку к приземистому
