Вот, оказывается, кто так извонялся на третьем этаже, что и окна настежь не спасают! Вот, оказывается, кто улизнул прямо из-под моего носа…! А этот мужик, мужичонка – козёл красномордый… пень седой трухлявый, опередил ведь, выпердыш поганый, опередил…»
Сердце Вероники колотилось на все сто пятьдесят. Нужно успокоиться. И нужно удостовериться. Иначе нельзя, просто никак.
«Почему же адрес не тот?» – лихорадочно соображала она. Быстро прикинув в голове расположение квартир, она поняла, что труп лежит в семнадцатой, а она его поджидала в двадцать четвертой – правильно, семь квартир на разницу и выходит. Возможно даже, что за эти дни он прошмыгнул мимо неё, сконцентрированной на соседней парадной.
«Или записали неправильно, или эта курица прочитать верно не смогла – семёрку с четверкой сослепу спутала! Боже, сколько вокруг идиотов и слабоумных, и извращенцев, господи, как ты их всех сам-то терпишь…»
Гнев в ней клокотал, затмевая рассудок; на глазах проступили слёзы неимоверной обиды, когда неожиданно она услышала над собой озабоченный шепот:
– Дочка, эй, что у тебя…? Чего ревёшь-то?
Она прикрыла рот ладошкой, заметив краем глаза пару стареньких сандалий и несуразную штанину форменных брюк, и тут её снова осенило! Быстро подняв мокрые глаза на водителя, всхлипывая, она выдавила из себя:
– Это… там… это же мой… уч… учитель… учитель танцев… Пётр Иваныч, да? Он умер, да? Скажите…
Водитель с густыми седыми усами и такими же мощными бровями присел рядышком, неуклюже обнял её за хрупкие плечики и принялся успокаивать:
– Да нет, милая, это не Пётр Иваныч, не переживай, всё с твоим учителем хорошо!
– Да? Правда? Обе…щаете?
– Да точно, точно! Тут уголовник один помер, за ним приехали.
– А-а… худой… такой? Ходил тут… всё, пялился…
– Такой, ага. Больше не будет пялиться, это наверняка. А учитель-то твой, он на каком этаже живёт?
– На… последнем.
– А этот с третьего, из семнадцатой. А вот и тащат уже. Давай-ка, иди, дочка, незачем тебе…
Они встали с корточек вместе, и он подтолкнул её легонько в сторону, прочь от фургонов. Вероника сделала несколько шагов и обернулась.
То, что должно было быть Щебнем, находилось внутри старенького потёртого одеяла, которое тащили к машине за разные концы, ухватив их парой, двое крепких парней в перчатках.
И не в пластиковом черном пакете на молнии даже – ага, велика честь!
– Откукарекал, петушок, – прошептала Вероника.
Её словно перевернуло на постели: она резко подскочила и уставилась в темноту широко открытыми глазами. В голове саднила мысль – остаток какого-то приснившегося кошмара: «Этого недостаточно! Этого недостаточно! Этого недостаточно…» Всё, что она могла припомнить, это широкое лоснящееся лицо какого-то мужика с заплывшими прищуренными глазами, и будто грозит он ей своим мясистым пальцем, приговаривая эту самую фразу. Примечательно, что во сне ты будто всегда знаешь контекст, в котором происходят те или иные события: в ту ночь она была уверена, что должна слепо следовать инструкциям странного гостя.
До начала занятий в школе оставались считанные дни. Ещё было время сделать всё мало-мальски «достаточно». Достаточно – так, как она поняла это из присланного ей во сне месседжа. И помочь в этом ей мог одноклассник Родион – некогда влюблённый в неё Родиоша! На её предложение встретиться «вне гаджета» он отреагировал моментально и с видимым энтузиазмом.
За минувшее лето парень заметно вытянулся и прибавил в плечах, но по-прежнему оставался нескладным подростком из семьи врачей, которому порой доставалось за «вшивую интеллигентность». Он был добрый. И невероятно увлеченный.
Родион сперва и не узнал её – скользнул мимо глазами, но тут же взглядом метнулся назад к ней, когда она в потоке прочих пересекала неширокую проезжую часть набережной Фонтанки. Родион замер на миг с открытым ртом и покраснел, а она просто сказала:
– Привет.
Он неуклюже протянул ей руку, Вероника приблизилась вплотную и обняла его.
– Ты… ты изменилась, – выдавил он из себя.
– Ты тоже повзрослел. Пойдём в Летний сад, да? Расскажешь мне, как тут да что – я ж всё лето у тёти провела. Так соскучилась по Питеру, ты не представляешь!
Они медленно побрели вниз вдоль Фонтанки, мимо Аничкова моста, прочь от суеты Невского.
– Не знаю даже, что тебя больше интересует, – ответственно начал повествовать историю минувшего питерского лета одноклассник. – Вот, например, Сашка…
Она с улыбкой слушала его. Поначалу неуверенно, но по ходу всё более и более воодушевляясь, Родион рассказывал про их сверстников: кто, куда, с кем, зачем… душевно! Она и не заметила, как они добрели до Мойки.
– Как твои родители, здоровы, работают? – поинтересовалась Вероника.
– Да, у них всё нормально. Почему ты спрашиваешь? – удивился парень.
– А я за лето увлеклась психологией – представляешь?
– Та-ак…?
– Ну, там ведь не только разные психические процессы, ещё ведь есть анатомия – мозг.
– Есть вроде, да.
– … Летний сад, боже, как я давно тут не была! Ты знаешь, что вот это – самый настоящий кречет?
– Да? Странно, что он на синицу похож.
– Никакой романтики в тебе!
– Ну, как-то…
– Твой папа по-прежнему занимается анатомией?
– Патологоанатом, если быть точным.
– То есть он и в мозг человека заглядывал? – невинно моргая огромными глазами, поинтересовалась девушка.
– Думаю, да.
– Ва-а-ау!!! Настоящий человеческий мозг… я раньше всегда представляла себе, что там, внутри его, находится микро-компик, который, если вынуть и подключить к большому компьютеру, сразу выдаст на мониторе набор файлов – знаешь, такие папочки типа «Любовь», «Дружба», «Родные», «Враги», «Друзья», «Фильмы», «Долги» – открываешь их, и на экране всё показывается: ситуации, мысли, диалоги; всё-при-всё, и даже вот этот наш с тобой день сегодня, со всеми воспоминаниями…
Родион застенчиво улыбнулся:
– Папа не приносил ничего подобного на флэшке.
– Конечно, не приносил – он же наверняка давал подписку о неразглашении, как все серьёзные специалисты, кто работает с информацией, балда ты!
Тут Родион уже от души рассмеялся:
– Вот уж точно – романтика!
– А то! Тебе самому разве никогда не было интересно заглянуть кому-нибудь в черепушку?
– Таких картинок – завались в сети…
– А в настоящую черепушку – в… настоящем морге?
– Но… там же нет уже ни мыслей, ни воспоминаний.
– А куда они делись?
– То есть как – куда?
– Вот именно – куда, по-твоему?
– По-моему, они умерли, вместе с хозяином.
– Хозяином тела?
– Ну, да…
– А кто хозяин тела?
– В смысле?
– Труп?
– А по-твоему – кто?
– Я не знаю. Поэтому и спрашиваю твоё мнение. Только как-то не логично получается.
– Что именно?
– Что все воспоминания, мысли и переживания человека хранятся в мозгу – то есть в некотором куске тела, так ведь, по-твоему?
