— Если только характером, — тихо пояснила.
— Если буду так же сыпать грубостями, можете меня стукнуть.
— Кто-то уже постарался. Ты чудом выжил, а я успела. Если бы потерял и символ академии, вряд ли в тебе опознали бы нашего студиоза. Сгинул бы в околотке, и нам пришлось бы отчитываться за смерть и пропажу. А, знаешь ли, инквизитор Митар уже носом землю роет.
— На рукаве формы. Выздоравливай, Сидерик. И постарайся впредь избегать неприятностей, — она встала, бросила через плечо жалостливую улыбку и ушла. А я снова остался один, в небольшой комнатке, с витавшим в воздухе приятным цветочным ароматом.
Глава 2
Похоже, что для всей академии я не существовал. Пока отлеживался в лазарете, только мадам Лужо, отчего-то сжалившись надо мною, навещала каждый день, хотя опасный рубеж моего самочувствия уже миновал. Ее приходу я радовался, однако старательно скрывал эмоции. Но разве женщину проведешь?
Она доброжелательно улыбалась, становилась рядом и требовала, чтобы я закрыл глаза и думал о чем-нибудь хорошем. Но о чем?
— Сидерик, если нет хороших воспоминаний, подумай о какой-нибудь вещи, которая порадовала бы тебя.
Например, о солнечных лучах, согревающих нежно и прогоняющих хмурое настроение.
Я кивнул, сосредоточился, однако с оторопью осознал, что даже это простое явление не могу представить. Ведь помню себя не больше седмицы, и все это время туманно и моросят дожди.
На лице целительницы отразилась гамма чувств: удивление, недоверие, сожаление, жалость. Мне и самому стало жаль мадам Лужо и, чтобы отвлечь ее от грусти, спросил:
— А каким я был? — чем застал врасплох. Она вздохнула, поставила стул напротив и присела.
— Люди всякое говорят, — начала издалека, но по задумчивости, с которой рассказывала, почувствовал подвох. — Тебе, вероятно, хочется услышать что-то хорошее, но, увы.
Мадам говорила мягко, осторожно, и оттого противнее себя ощущал. Ее почти материнское сострадание делало меня чувствительным и ранимым. Рядом с ней налет обретенной дерзости пропадал, и я чувствовал себя тем, кем был — слабым мальчишкой-плаксой.
— Я понимаю, — опустил голову. — Крысом называют не от восторга.
— У меня в детстве был ручной, пятнистый. Я звала его Горошек. И очень плакала, когда его не стало.
— Но я ведь не Горошек, верно? — поднял на нее глаза. Мадам улыбнулась.
— В тебе уместилось бы десять тысяч Горошков.
Теперь и я улыбнулся.
— А чем я занимаюсь в академии?
— Ты учишься на факультете погодоведения, перешел на второй курс.
— Я?! — вырвалось. Вот то-то же тогда вовремя мелькнула молния, и жутко прогрохотал гром. Кто бы мог подумать? Мое удивление мадам приняла за разочарование и поспешила поддержать.
— Это хорошее ремесло. Конечно, не боевой маг, не бытовой и не менталист, но в провинции маги-погодники пользуются почетом. Особенно если приложить немного старания и изучить основы земледелия, скотоводства… — с таким жаром убеждала, что рассказ больше походил на попытку утешить.
— Ты же из небольшой деревни. Тебе многое знакомо. Прояви старание, и все получится.
— Я неуч, да?
Она вздохнула.
— Магистр Ферендель… — замялась, подбирая слова, — не только преподает, но и твой куратор. Однако наставляет тебя… своеобразно. — Целительница закусила губу, понимая, что сказала слово — следует продолжать. — Видишь ли, в Светлой академии обучаются маги со всей Ликонии. Здесь мы единое целое, но за пределами учебного заведения в постоянной борьбе, соперничаем за придворные должности, влияние, почести, признание.
Смотри, у меня и у моих учеников дар целительства. Влиятельные люди благоволят нам, ведь каждому хочется продлить жизнь или хотя бы значительно облегчить.
Есть боевые маги. Они ждут своего часа, чтобы в битве получить славу. Как и в целителях, в них заинтересован император.
Есть менталисты. Они служат, помогают в судах, а у кого дар слабее, занимают должности компаньонов.
Ведь они хорошо чувствуют и понимают людей, могут уловить оттенки настроений.
Есть бытовые маги: иллюзионисты, подражатели и другие, занимающиеся увеселением. Их любит двор.
Ведь чем помпезнее сановник и красочнее бал — тем больше о вельможе будут говорить. Понимаешь?
— Догадываюсь.
— Погодники же в стороне от двора и власти, но ближе к людям. Разве твое призвание менее важно?!
Только глупцы думают так! Ведь сезон — два неурожая — и будет голод!
— Согласен, — кивнул я, и мадам Лужо накрыла мою руку ладонью.
— Однако мусье Ферендель — не зря же мы недолюбливаем друг друга — жаждет власти. Поэтому всеми силами стремится доказать чиновникам, что погодники — тоже могут наносить урон и сеять смерть.
— Зачем?!
— Император ценит боевых магов, а Ферендель хочет признания.
— И как его достижения?
— Дар погодников особенный. Вы предсказываете погоду на долгий срок, можете безошибочно определить: каким будет сезон. Но если намечается ливень — даже самый сильный маг не сможет отменить его, только ослабить или усилить. Ибо свыше — это уже власть Всевидящего и его уразумения, понимаешь?
— Если мы — погодники — по сути лишь предсказатели и, — я посмотрел на мадам, — слабые маги, то что же хочет добиться магистр Ферендель?
— Он не заинтересовался бы тобой, не будь ты особенным. Ты — погодник и не слабый. Стихии не подчиняются никому, даже тебе, однако, когда ты зол, как-то влияешь на них, — она закусила губу и посмотрела в мои глаза. — Если солнечно, и ты в раздражении — можешь сделать пекло. Если идет дождь — можешь затянуть его и усилить…
— А сейчас?! — я вскочил со стула. Неужели причина во мне, и из-за меня страдают люди?!
— Разве сейчас ты зол? Нет, — целительница погладила мое плечо, тронутая моим волнением. — Просто дождливый сезон.
Я вздохнул.
— Я должна была рассказать тебе это. Ты изменился, чувствую — другой. Не хочу, чтобы вновь стал завистливым и раздраженным, мстительным. Однако теперь волнуюсь, как будешь выживать? Успешные ученики академии изводят одиночек.
— Это из-за скверного характера я одиночка?
— Этого и хотел Ферендель. Ты полностью в его руках…
После разговора с целительницей кое-что прояснилось, и на меня нашла грусть.
«Так! Не раскисать! — попытался взять себя в руки. — У разбойников уцелел, так что и с остальным справлюсь! И, вообще, выйду из лазарета — пойду в библиотеку. Нет друзей — подружусь с книгами. Ведь должна же быть от меня польза!» — я еще остро помнил чувство беспомощности, когда очнулся и осознал: ничего не умею, не знаю, и некуда идти. Тогда клятвенно обещал себе научиться чему-то.
