Всеслав молча смотрел на «нечистое» место, старался проникнуться его духом, впитать его энергетику. Ему стало холодно, сердце тревожно забилось. Возможно, он просто устал… а впереди - долгая дорога в Москву.
Уже на обратном пути он сообразил, что наименование улицы - Сосновая - было указано в адресной справке по Ершовой-Вилениной.
«Затмение на меня нашло, что ли? - рассердился Смирнов. - Мавра Ильинична могла быть прописана на Сосновой улице, а проживать где угодно. Да и номера домов с тех пор перепутались. Это все отговорки! Надо было-таки зайти в архив».
Оставаться до утра в Березине, спать в машине и утром разузнавать в архиве, где именно жила некая Виленина, ныне покойная? Нет уж, спасибо.
«Допустим, - рассуждал сыщик, - «пришлая ведьма» и Мавра Ершова - одно и то же лицо. Как же сочетаются черная магия первой и набожность второй? Или Ева права в том, что религиозность у Ершовых существует для отвода глаз? Но тогда полный абсурд получается: злодейка наводит порчу сама на себя! Зачем этот спектакль? И чем ей не угодила Руднева? Старая история про жениха? Смешно… десятки лет прошли, и тут Мавра вспоминает прошлое, спохватывается и расправляется с бывшей клиенткой. Кстати, Ершова умерла раньше, чем Руднева. Что-то не сходится…
Надо немедленно встретиться с Демьяном Локшиным, может, хоть какой-то свет забрезжит в этом густом мраке».
Глава четырнадцатая
Москва.
Зоя Сереброва достала из ящика комода злополучное кольцо и уставилась на него. В груди заныло, во рту пересохло. Она закашлялась, ощущая, как немеют губы и язык. Мимолетное недомогание отступило, и Зоя снова почувствовала себя здоровой.
- Зачем ты его брала? - ворчала Полина Андреевна.
Что на это скажешь? «Сама не знаю?» Глупо… Кто-то решил подшутить над ней, развлечься. Ее разыграли! Но она все чаще возвращается мыслями к кольцу: они ходят кругами, словно привязанные к этому дешевому колечку. Отчего-то возникла в сердце черная, тяжелая тоска. Зоя решила позвонить врачу.
- У меня иногда ни с того ни с сего немеют губы, - пожаловалась она. - От новых лекарств, наверное.
- Вполне может быть, - ответила врачиха, которая лечила ее от бронхита. - В легких чисто, поэтому, если таблетки вызывают аллергическую реакцию, лучше их не принимать. А в целом как ты себя чувствуешь?
Эта женщина, врач-терапевт, была давней приятельницей Серебровых. Она старалась изо всех сил, но заметных улучшений в состоянии Зои не наступало.
- Мне не хуже, - сказала Сереброва.
- Вот и славно! Побольше отдыхай, ешь фрукты… не нервничай, и все пройдет. Бронхит бывает весьма коварным.
Недомогание ограничило круг общения Зои, лишило ее возможности проводить время, как она привыкла. Куда пойдешь с кашлем? В театр, портить людям удовольствие от спектакля? На концерт? В гости? Чтобы за столом, во время приступа, все на тебя косились? Ей даже пришлось перейти спать в гостиную, дабы не мешать мужу своим кашлем. Он и так стал какой-то дерганый, напряженный, как струна. Переживает из-за Карины - у дочери жизнь не складывается: уже за тридцать, а она не замужем. Зою тоже расстраивало такое положение вещей. Чего девочке не хватает? Образование получила, зарабатывает, квартиру отдельную ей купили, на внешность жаловаться грех. Вот ума бы поменьше! От ума у Карины - все проблемы.
Задушевных разговоров, родительских советов девочка избегала с детства - уставится своими мерцающими глазами в одну точку, выслушает… и сделает все по-своему. А потом и слушать перестала. Чем старше она становилась, тем больше отдалялась. Мечты - вот чему она отдавалась с упоением, с какой-то даже болезненной страстью. Со стороны казалось, будто Карина придумала свой, несуществующий мир, населила его несуществующими героями и погрузилась в него с головой. Замужество она отвергала по той же причине. Несуществующий жених не появлялся, потому что он жил исключительно в воображении Карины. А поскольку природа требовала своего, девочка заимела любовника или… любовников, от которых получала и ласки, и деньги. Сколько, например, стоил подарок, преподнесенный Кариной отцу в день рождения?! И это при том, что она решительно отказывалась от материальной поддержки родителей.
Было одно, о чем Зоя не позволяла себе думать… даже тень подобной мысли гнала прочь. Иногда приходилось делать над собой невероятное усилие.
Зоя почувствовала приближение приступа и закрыла глаза, стараясь расслабиться, перетерпеть жжение в груди. Странный бронхит… Она внезапно провалилась в короткий сон, так же внезапно открыла глаза. Захотелось позвонить мужу.
Игнат был не в духе, отвечал односложно, со скрытым недовольством.
- Тебе лучше? - натянуто спросил он.
- Да, чуть-чуть, - соврала она. - Обедать придешь?
После паузы Серебров сослался на занятость и отказался.
Болезнь жены ужасно угнетала Игната Николаевича. Она напоминала ему уже случившуюся однажды в его жизни трагедию, крушение надежд, мучительный выход из депрессии. Он не переживет подобного еще раз. Лучше уехать на край света, отрезать прошлое и настоящее, стать человеком без сердечных привязанностей, свободным, как ветер. Почему жизнь приносит столько страданий?
Он пытался уговаривать себя, что Зоя простудилась - это происходит с миллионами людей, он сам недавно перенес грипп и кашлял целый месяц. Но что-то внутри подсказывало: не тешь себя иллюзиями, Игнат, у Зои начались галлюцинации, как признак серьезных неполадок в организме. Эта ее «встреча» с призраком, кольцо, телефонный звонок, обручение со смертью… чушь, но зловещая, предвещающая беду. Такие видения не посещают людей без причины.
Игнат гнал нехорошие мысли, но не так-то легко было от них избавиться. Они обступили его со всех сторон - черные вороны, как вестники грядущих несчастий.
Может быть, семейные неурядицы воспринимались бы им проще, не чувствуй он страшной, тайной вины перед Зоей, в которой он не мог признаться никому. Он и себе-то не отдавал отчета, как это могло произойти. Чудовищный, непоправимый поступок, совершенный им в состоянии умственного затмения, какого-то полного отсутствия воли. Эту вину нельзя было ни искупить, ни примириться с ней, ни понять.
- Мне нет оправданий, - твердил Игнат, содрогаясь от всплывающих в памяти подробностей. - Нет прощения ни божеского, ни человеческого. Я даже на исповедь к священнику не смею явиться с подобным покаянием!
И в то же самое время он признавал, что не в силах отказаться от содеянного, и сладость греха - отнюдь не выдумки.
Игнат Серебров не считал себя верующим, в церковь ходил редко, соблюдая скорее традиции, нежели подчиняясь велению души. Измена всем своим принципам, всем устоям, словно неугасимый пожар, пожирала его. Измена жене и угрызения совести являлись только составляющими сего испепеляющего пламени.
Игнат смутно помнил, как они оказались наедине… пили вино, и у него все поплыло перед глазами… В воздухе был разлит едва ощутимый аромат, курился душистый дым… все предметы меняли очертания, растворялись… все реальное таяло, а страсть, о силе которой он и не подозревал, просыпалась в нем, как хищная, утонченная и жадная, дикая кошка. Чувственность поглотила разум… он оказался слишком слаб, дабы оказать достойное сопротивление.
