- Влюбился, что ли?
- Приворожила она его! - горячо воскликнула Евлания, размашисто перекрестилась, глядя на церковь. - Бешеный стал, безумный! Никого не слушал. Бегал к ней ночами, чтоб люди не прознали. Какие деньги зарабатывал, все ей нес. Что там у них получилось, про то не ведаю, но однажды вернулся он под утро, сам не свой… кинулся в сарай. Родители спят, а у меня на душе неспокойно. Встала я, как была, босиком, побежала за ним - и вовремя! - он уж посреди сарая в петле висит. Я косу схватила, давай веревку резать… лезвие тупое, никак не сладить. Я слезами обливаюсь, причитаю… чудом веревку обрезала, брата подхватила, он, слава богу, живой еще был… отдышался, откашлялся, только на шее - красно-синий след от петли. Отдала я ему деньги, сколько было, взмолилась: «Уезжай, Демьянушка, подальше отсюда! Хоть в саму Москву! Погубит тебя пришлая баба!» Он спорить не стал, собрался тишком да и ушел на дорогу, попутку ловить. С тех пор он в Березин не возвращался.
- Тем все и закончилось? - спросил Всеслав.
- Если бы! Не выдержала моя душа… Как Демьяна проводила, едва рассвета дождалась. Развиднелось. Я накинула на себя платок, ватник отцовский, чтоб случайные прохожие не узнали, побежала к лесу, в проклятый дом. От горя, от возмущения страх мой куда-то делся. Рванула дверь… и обомлела. В горнице черно от грязи, копоти - жилище-то старое, на столе из голых досок свеча горит, а у стола сидит женщина… невероятной красоты. Глазищи так и мечут молнии, губы красные, будто в крови, и коса змеей вьется. Встала она… зато я будто к месту приросла - ни туда, ни сюда, шагу ступить не в силах. Я в ватнике, а она в широком таком платье, в складку - как сейчас помню! - в черном, в мелкие красные цветочки. «Уходи, - говорит, - прочь, пока не поздно!» У меня в глазах помутилось… опомнилась уже дома, в том сарае, где брата из петли вытаскивала. Гляжу на веревку, и руки сами к ней тянулись. Враз жизнь не мила стала! Я давай Богу молиться… только поняла, что не умею. Не получается! А петлю-то уже на себя надела… будто бы примеряю… такой холод меня до костей пробрал, такая тоска легла на сердце, словами не передать! Руки, ноги дрожат, дыхание останавливается, пот по всему телу выступил. Но Господь надо мной сжалился, не дал руки на себя наложить. Выползла я из сарая - ни жива ни мертва! И с того мгновения так и стояла передо мной пришлая бабенка, сверкала глазами. Усну - она! Улыбается и веревку мне подает - доверши, мол, начатое. Как мне от наваждения избавиться? Выходит, два пути: или в сумасшедший дом, или в монастырь. Попросила я прощения у родителей, собрала пожитки да отправилась в обитель. Тогда монастыри в упадке были… еле нашла один, где меня приняли, обогрели, назначили послушание. Жизнь потекла… в трудах, в молитвах. Мало-помалу образ пришлой красавицы померк, оставила она меня в покое. Постриг-то я так и не приняла, через пять лет приехала в Березин родителей проведать - они совсем больные стали. От брата - ни слуху, ни духу. Пришлось мне остаться. Люди рассказали, что проклятый дом сгорел… занялся костром в один миг, только головешки остались, да печная труба торчит.
- А пришлая женщина куда подевалась?
- Обернулась собакой и в лес убежала, - криво улыбнулась Евлания. - Куда ж еще? А если серьезно, слухи ходили, что она занималась злыми делами, порчу на людей наводила. Катя Зотова к ней бегала, жениху отомстить хотела, и другие тоже. Парень-то умер, жених Катькин… тогда и вовсе о пришлой бабе худая слава пошла. Люди тот дом за версту обходили. Болтали, будто у нее ребенок родился с волчьей мордой! Спаси, Господи, помилуй! И сразу после того красавица исчезла, а дом сгорел. Сейчас там лесопилку построили, батюшку приглашали место очищать от скверны, освящать. Вот и вся история.
За разговором незаметно стемнело. Березы гнулись от ветра.
- С братом вы так и не виделись с тех пор? - спросил сыщик.
- Мне в монастыре строго-настрого запретили с Демьяном встречаться. Предупредили: если я обет нарушу, то снова петлю на себя накину. Даже родителей пришлось без него хоронить. Он и сам не больно-то рвался в Березин. Денег, правда, прислал на похороны. Сейчас уж много лет прошло, я иногда думаю - а не померещилось ли мне все то? Люди и про «собачий дом» забыли, будто его не было, и про женщину пришлую. Может, ей по тем временам жить негде было? Вот она и поселилась в развалюшке на окраине. У нас любят напраслину на человека возводить! И я не исключение. Много раз хотела с Демьяном о том поговорить, да он наотрез отказывается. Стыдно, наверное, что в петлю сдуру полез из-за бабы.
- Где он живет? Женился?
- Нет… Письма от брата приходят раз, два в год - скупые, по нескольку строчек: жив, здоров, чего и тебе, сестрица, желаю. А проживает Демьян в Москве, там и работает. Сторожем на каком-то объекте. Мне легче - как из монастыря вернулась, сразу к батюшке попросилась, просвирки печь, другое что помогать при храме.
- Преподобная Евлания! - усмехнулся Смирнов.
- Это мне прозвище такое дали, - не обиделась женщина. - Еще в обители. А в миру я Елизавета. Я уж и сама свое имя забывать стала. Евлания мне больше по душе.
- Интересно, как звали пришлую красавицу?
- Не поминай «нечистое» к ночи, - перекрестилась Евлания. - Только я не скажу. Брат ее никак не называл, а люди… кто ведьмой величал, кто беженкой. Она в Березине и провела-то всего года полтора. Промелькнула злым огнем - и погасла. Я брата не выгораживаю - он сам на тот огонь полетел, как глупый мотылек. На всю жизнь без крылышек остался. Красивый мужик, видный, а так бобылем и коротает свой век.
На городок опустилась звездная ночь. В кустах пели сверчки. Церковь стояла темная, притихшая. В доме на заднем дворе загорелись окна.
- Я при храме живу, - сказала Евлания. - А вам есть, где переночевать?
- Мне в Москву пора возвращаться, - вздохнул сыщик. Достал блокнот и ручку. - Дадите адрес вашего брата? Поговорить с ним хочу.
- Дам, любопытный вы человек! Зачем старое ворошить? Ну, вам виднее. Записывайте: Локшинов Демьян Васильевич… - она продиктовала адрес. - Разбередили вы мою память, не усну теперь. Спаси нас от греха, Господи! Идемте, я вам ворота открою.
Он обернулся, задал ей последний дежурный вопрос о Мавре Вилениной.
- Не знаю, - покачала головой в темноте Евлания. - Не слышала. А кто она вам?
- Знакомая, - соврал Всеслав. - Надеялся ее отыскать. Говорят, когда-то она в Березине жила.
Евлания выпустила гостя из церковного двора на улицу. Над рыночной площадью стоял голубой месяц. Сыщик зашагал к припаркованной у старых тополей машине.
Городок спал. За заборами шумели отцветающие сады. Брехали собаки. Месяц свысока наблюдал, что происходит в его владениях. Пустынная дорога блестела серебром. Смирнов не выдержал, свернул к лесопилке. За тридцать лет улицу застроили домами, но сама лесопилка стояла, окруженная пространством отчуждения.
Сыщик остановил машину и вышел. Из лесу, с болот, доносились крики выпи. В призрачном сиянии месяца штабеля досок и здание лесопилки казались остатками заброшенного поместья. Здесь не было ни одного фонаря.
