Но о существовании другого мужчины рассказать смог. Он помнил, как Мириам, словно дразня его, — хотя для поддразнивания в тоне ее было слишком много безнадежности и безудержности — уверяла, что у нее есть кто-то еще, другой любовник, безымянный соперник Билла, «не с фабрики, вообще не из этих мест». Она грозилась даже сбежать с ним и, возможно, именно так и поступила. Дональд пытался вытянуть из него имя этого мужчины, однако Билл его не знал. И тогда Дональд спросил: «Вы не думаете, что она могла покончить с собой?» — и Билл в который раз покачал головой и в который раз повторил «я не знаю». Его измученные серые глаза за очками в проволочной оправе наполнились слезами.
Дональд ушел.
Восемь тревожных дней спустя эта история получила странный, оставивший ощущение незавершенности эпилог. Билл связался кое с какими своими знакомыми из антинацистского движения и навел справки об «Ассоциации народа Британии», организации, в которой состоял Рой Слейтер. Как Билл и ожидал, выяснилось, что это попросту сброд, бешеные из бешеных, слишком малочисленные, чтобы считать их опасными, хоть и ходили слухи об их причастности к жестоким нападениям на азиатов в Моузли и Кингз-Нортоне. Билл позвонил Рою Слейтеру, назначил ему встречу и обвинил его в распространении среди рабочих расистской пропаганды. Слейтер поинтересовался, что он собирается предпринять в этой связи; Билл ответил, что мог бы доложить обо всем союзу и порекомендовать лишить Слейтера его должности организатора, а возможно, и работы.
— Доложи, если хочешь, — неожиданно ответил Слейтер. — Но имей в виду — тогда уж и я расскажу Ирен про тебя и Мириам.
Шантаж сработал. Билл не стал ничего говорить коллегам по союзу, а Слейтер оказался более чем верным своему слову. Последним, что он сказал при той встрече Биллу, было: «Никто об этом не проведает, брат Андертон. Никогда. Даю слово».
Что он, собственно, имел в виду, Билл не знал, как не знал и того, откуда Слейтеру вообще известно о его романе. В конце концов Билл решил, что Слейтер, скорее всего, услышал о нем от Виктора Гиббса, — Билл по-прежнему подозревал, что между ними существует некий темный, необъяснимый сговор. Однако доказательств более конкретных, чем слова, которыми они, независимо один от другого, обозначили школу Дуга как «академию барчуков», у него не имелось, а впоследствии, когда он смог все обдумать спокойнее, Билл начал сомневаться и в том, что Гиббс действительно знал о нем и Мириам так уж много. Не была ли его угроза пустой, плодом собственного параноидального воображения Билла? Впрочем, теперь строить догадки бессмысленно. Растраты и подделки Гиббса вскрылись, его уволили. Больше Билл ничего о нем не слышал. А еще год спустя Слейтер женился, перебрался в Оксфорд и сумел подыскать себе работу на заводе «Лейланд» в Каули — с помощью хвалебной рекомендации, которую Билл же, решив, что это будет последний его нечестный поступок, Слейтеру и дал.
Что касается Мириам, он старался, как мог, забыть о ней. Поначалу это казалось невозможным. Вечер за вечером он ловил себя на том, что его подмывает позвонить Дональду Ньюману, спросить, нет ли каких новостей. И каждый раз он удерживался от этого: снова испытать на себе гнев и презрение этого человека было бы невыносимо. В газеты ничего не попало, на фабрике Мириам никто не вспоминал. Был, правда, один разговор в столовой, краем уха услышанный Биллом, — о том, что она сбежала с любовником. Выяснить, насколько основателен этот слух, у Билла никакой возможности не было, но в конце концов он заставил себя поверить, что другой, таинственный любовник и вправду существовал и что Мириам с ним и сбежала. Несколько месяцев облегчение и ревность боролись в его душе за главенство, но в конечном итоге выбились из сил и заключили перемирие. Однако на смену им не пришло ничего. Он пытался избавиться от привычки — опустошающей, разъедающей душу привычки изо дня в день думать о Мириам, пытался найти утешение в благодетельной рутине, в самоконтроле, в супружестве. С той поры он оставался верным Ирен — делом, если не помыслом. Но даже сейчас, почти два года спустя, довольно было всего лишь такой вот поездки, быстрого взгляда в окно машины, чтобы к нему снова вернулся весь мрак того последнего уик-энда. Подойти к самому краю, даже не подозревая того, не имея, в сущности, и отдаленнейшего представления о том, во что он впутался! Всякий раз, как Билл вспоминал об этом, его пробирала дрожь.
Он обнаружил, что почти уж доехал до «Кинг-Уильямс», причем о последних четырех милях ничего не помнит, даже об участке Селли-Оук с его самым напряженным обычно движением. Чудо, что он до сих пор в аварию не попал. Дуг поджидал отца у ворот школы. Он переоделся, снял форму, которую держал, смятую, под мышкой. Многие годы носивший клеши, Дуг перешел в последнее время на узкие черные джинсы, в которых ноги его выглядели невероятно длинными и тонкими. Куртки на нем не было, одна футболка.
— Залезай же, ради бога, — сказал Билл. — Замерз небось. А где куртка?
Дуг забросил форму и мешок со спортивными принадлежностями на заднее сиденье, а сам уселся рядом с отцом.
— Она мне не нужна, пап.
— Без куртки ты в Лондон не поедешь.
— Я все равно ее дома оставил. — Тогда надень блейзер.
— Ты шутишь?
— Возьми его с собой, в сумке. Пригодится. Дуг фыркнул и щелкнул пряжкой ремня безопасности.
— Спасибо, что подвозишь, — пробормотал он.
— Не за что.
Билл осторожно вернул машину в текущий к Бирмингему поток движения. Всего только два, а кажется, что уже начался час пик. Как обычно, переключение с третьей скорости на четвертую далось ему не без труда — под обиженный стон двигателя машина резко дернулась вперед.
— Чертова коробка передач, — сказал Билл.
— Почему ты не купишь наконец приличную машину? Иностранную.
— Хватит об этом, — огрызнулся отец. — Эта машина изготовлена мастерами. Британскими.
Мне ли этого не знать? — Он успел проскочить под светофор, уже переключавшийся на желтый свет. — И потом, как я могу? Что скажут люди?
Стояла пятница, 29 октября 1976 года, и Дугу предстояло вот-вот отправиться в великое путешествие: в Лондон, и впервые без родителей. Собственно говоря, и без кого-либо еще, хотя задумана поездка была немного иначе. Сам толком не зная зачем — если не считать того, что ему хотелось произвести впечатление на своих героев, — он послал в «НМЭ» экземпляр «Доски» с посвященными Эрику Клэптону обложкой и статьей, а две недели спустя от заместителя редактора журнала, Нейла Спенсера, пришел короткий, доброжелательный ответ. Судя по всему, «Доску» в редакции «НМЭ» прочитали и она сильно всем понравилась. Дута и прочих авторов школьного журнала просили делиться идеями, если у них таковые найдутся, для статей и присылать рецензии на любые стоящие концерты, какие случаются в Бирмингеме. В написанной от руки почтовой открытке говорилось также, что если кто-то из них окажется в Лондоне и захочет заглянуть в редакцию, то пусть не стесняется. На очередном заседании редакционной коллегии Дуг зачитал это послание вслух и поразился тому, что соратники его не проявили к приглашению особого интереса, даже и всерьез-то его не приняли. Единственно из желания доказать коллегам их неправоту он несколько дней спустя позвонил в «НМЭ» и поговорил с одним из сотрудников редакции.
