отлиты лютые звери, в петельках вышиты лютые змеи. Как подёрнул Дюк по тем пуговкам и по петелькам – звери заревели, змеи зашипели, от их рёва и шипа все в Киеве на землю попадали. Переиграл Дюк Чурилу Пленковича, взял свои пятьсот рублей, купил на них киевской голи зелена вина.
Гуляет по Киеву с тем вином голь перекатная, а Дюк Степанович князю с боярами хвастает:
– У моей матушки и теребень кабацкая в шубах собольих красуется. Галич-то намного богаче Киева.
Шепчет Чурила Пленкович киевскому князю:
– Не может такого быть, чтобы Галич был богаче Киева. Пришли, князь, в Волынскую землю переписчика Дюково богатство описывать. Да найди человека честного, чтоб его подкупить не смогли.
Просит тогда Владимир самого Добрыню Никитинца:
– Ты уж, Добрынюшка, сослужи мне службу: съезди в Волынскую землю переписчиком.
Добрыня его послушался.
Приезжает Никитинец в город Галич переписчиком. В первый день разыскал Добрыня высокий терем. В нём сидит старуха в шелку да в золоте. Добрыня ей поклонился как Дюковой матушке – оказалось, то Дюкова калачница.
На другой день встречает Добрыня другую старуху всю в золоте – оказалась то Дюкова нянюшка.
На третий день идёт Добрыня по Галичу, смотрит – навстречу ему третья старуха. А перед ней лопатники, метельщики и суконщики – лопатники лопатами дорогу расчищают, метельщики перед старухой мётлами метут, суконщики сукном дорогу перед старухой выстилают.
Догадался тогда Добрыня – вот она, Дюкова матушка. Поклонился богатырь боярыне, её поприветствовал. Боярыня Добрыню накормила, напоила, повела свои богатства показывать. Показывала она подвалы и терема три полных месяца: ещё и половины не показала, а Добрыня уже замучился считать серебро-золото. Написал Добрыня Никитинец из Галича письмецо князю Владимиру: «Нам из города Киева везти бумаги на шести возах да чернил везти на трёх возах – да не описать будет Дюкова богатства».
Во всём прав вышел Дюк Степанович!
Смерть Василия Буслаевича
ак по Ильмень-озеру выплывает червлён корабль – словно селезень кораблик качается, словно гоголь поныривает: то Васька Буслаев возвращается из Киева от князя Киевского Владимира, от могучих святорусских богатырей. Везёт Буслаев сын с собой дружину: Моисей с Лукой у него на носу стоят, Костя Новоторженин у него кормилом правит, Михайло Потык у него под мачтой сидит. Сам Василий по кораблю похаживает, ласковые слова говорит:
– Храбрая моя дружина, ставьте вы корабль поперёк Ильменя, приставайте вы, молодцы, к Новгороду.
Молодцы Василия слушались, тычками к берегу притыкались, бросали сходни на крутой бережок. Прошёл Василий на двор к матери, вдове Амелфе Тимофеевне. Поклонился своей матушке в ноги, поцеловал в сахарные уста, вьётся возле неё вьюном, просит у неё великое благословение.
Говорит вдова Амелфа Тимофеевна любимому чаду:
– Коли пойдёшь ты на добрые дела, то дам своё благословение, а коли ты, дитя, на разбой пойдёшь, не дам великого благословения – пусть не носит тогда моего Василия сыра земля.
Отвечает ей любимый сын:
– Идти мне, Василию, не на разбой, а в Иерусалим-град со всей моей храброй дружиной: там Господу помолиться, к Святой Святыне приложиться, искупаться в Иордан-реке.
Камень от огня разгорается, булат от жара растопляется, материнское сердце от любви к чаду распускается. Дала Амелфа Тимофеевна великое благословение. Приказала затем вдова девушке-чернавушке открывать склады-погреба – отдала Василию и его дружине хлебные запасы, отдала долгомерные копья, разрывчатые луки, калёные стрелы, острые сабли, железные шеломы, звончатые кольчужки, червлёные щиты.
Скоро молодцы собираются, со вдовой прощаются, проходят на корабль, поднимают полотняные паруса. Побежал корабль по Ильмень-озеру, а затем и на реченьку, с той реченьки – на другую реченьку, с неё – на синее море. Как в море молодцы вышли, плывут навстречу Василию гости-корабельщики.
Говорят они:
– Здравствуй, свет наш Василий Буслаевич! Куда, молодец, изволил гулять?
Отвечает им Василий Буслаевич:
– Моё нынешнее гулянье не лихое и не охотное. Смолоду мною много побито, пограблено – под старость надо душу спасти. А не скажете мне прямого пути до Иерусалима-города?
Говорят ему гости-корабельщики:
– Прямым путём в Иерусалим бежать тебе семь недель. Окольной дорогой – полтора годика. Купцы идут окольной дорогой – а всё оттого, что на синем море стоит остров, на нём крепкая застава. Там ни много ни мало – целых три тысячи разбойников. Грабят они купеческие ладьи, разбивают червлёные корабли. Но то ещё не вся беда. Перед разбойничьим островом лежит в море пустая гора, на горе – богатырская могила, на могиле – камень. Кто у камня начнёт тешиться, забавляться, вдоль него скакать, сложит там свою голову.
Говорит Василий Буслаевич:
– Я не верую ни в сон, ни в чох, ни в птичий грай, а верую лишь в крепкую дубину. Бегите-ка вы, ребята, своим путём, а я своим путём побегу.
Идут молодцы дальше по синему морю, никуда не сворачивая. Завидел Василий в море высокую гору, велит пристать к пустому берегу. В гору поднимается – за ним дружина поспешает. Как поднялись они на середину пути, глядят: лежит человеческий череп. Пнул Василий пустую голову, скатилась она с дороги на обочину.
Всё бы ничего, да вдруг заговорила пустая голова:
– Здрав будь, добрый молодец Василий Буслаевич! Ты к чему меня пинаешь? Я ведь молодец не хуже тебя был. Давно здесь валяюсь, на горе Сорочинской, а где мне валяться, там лежать и голове Васильевой.
Василий говорит:
– Или, голова, из тебя враг вещает, или нечистый дух!
Плюнул он и прочь пошёл. Поднялся на гору, а на самой её вершине лежит камень: в вышину три печатные сажени, в длину – всего-то три аршина с четвертью. На том камне вот что понаписано: «Кто у камня станет тешиться, вдоль него скакать, сложит свою буйную голову».
Не поверил Василий, посмеялся над надписью. Стали его молодцы забавляться, поперёк камня поскакивать – правда, вдоль скакать не решились.
Натешившись, пошли Васька с дружиной с Сорочинской горы, оттолкнули от неё свой червлёный корабль, подняли полотняные паруса, побежали по синему морю.
Набежал их корабль на остров, стоят там на пристани три тысячи разбойников со своими атаманами. Только Васька их не боится: сходни бросает прямо на крутой бережок, из корабля выскакивает, своей дубиной подпирается. Нагнал он страху на удалых разбойничков. Говорят их атаманы:
– Живём мы здесь сорок лет, а такого страха ещё не видывали. По полёту видать ясного сокола! По походке видать доброго молодца! Здрав будь, Василий Буслаевич! Милости просим за единый стол хлеба с нами кушать.
Василий их не ослушался:
