id="id33">
Дюк Степанович
аждый год стоит теперь в княжьем дворе дань от царя Калина: сорок телег красного золота, сорок телег чистого серебра, сорок телег скатного жемчуга, да ещё в придачу к тому присылает царь сорок сороков ясных соколов, сорок сороков чёрных соболей, сорок сороков чёрных гончих псов и вдобавок сорок сивых жеребцов.
Платит князю дань и половецкий хан Батур Батвесов – и от него, хана, Владимиру каждый год сорок телег красного золота, сорок телег чистого серебра, сорок телег скатного жемчуга, да ещё в придачу к тому присылает хан сорок сороков ясных соколов, сорок сороков чёрных соболей, сорок сороков чёрных гончих псов и вдобавок сорок сивых жеребцов.
У Владимира в глубоких подвалах серебра-золота бессчётно лежит, сундуки набиты у него мягкой рухлядью, скатного жемчуга у него, как песка речного. Князь Владимир по двору расхаживает, каблук о каблук постукивает, трясёт жёлтыми кудрями, прищёлкивает золотыми перстнями. Раскуражился он, расхвастался:
– Нет никого богаче киевского князя!
Проходил мимо Вавило со скоморохами. Говорит Вавило Владимиру:
– На всякую серебряную блоху и золотая найдётся, а на золотую – и яхонтовая!
Отвечает князь скоморошине:
– Ты, Вавило, говори, да не заговаривайся. Меня, князя, дразни, да не задразнивайся. Заиграй-ка лучше ты, Вавило, в свой гудочек, в звончатый свой переладец, а Кузьма с Демьяном приспособят.
Вавило тому не противился – заиграл скоморох в гудочек, в звончатый переладец, а Кузьма с Демьяном приспособили. И пошли они, сердешные, дальше.
В ту пору из города Галича, из богатой земли Волынской, собирался в дорогу добрый молодец. Звали его Дюк Степанович. Попросил он благословение у матушки съездить в стольный Киев-град, повидать Владимира с Апраксией.
Мать стала дитя отговаривать:
– В Киеве живут люди лукавые, изведут они тебя, добра молодца!
Отвечал сын своей матушке:
– Дашь, мать, прощение, поеду, и не дашь прощение, поеду…
Дала ему тогда матушка благословение, дала ему и шелковую плёточку. Пошёл в конюшню Дюк Степанович, выбрал там себе Гнедко, богатырского коня. Поскакал конь к городу Киеву: делал скок и по три, и по пять вёрст, озёра между ног спускал, гладкие мхи перескакивал. Как подъехал молодец к Пучай-реке, налетел на Дюка Степановича Горынь-Змей о двадцати трёх головах, хотел огнём сжечь – да вот только добрый конь от него ускакал. Как подъехал молодец к лесам черниговским, напал в дремучем лесу на молодца лютый зверь, наладился коня проглотить – Гнедко и от зверя ускакал. В чистом поле у города Ореховца налетела стая воронов, хотела молодца разметать – и от них ускакал добрый конь.
Проехал три заставы Дюк Степанович, наехал он на четвёртую: на заставе той стоит бел шатёр, из шатра храп на всю округу разносится – от того храпа земля дрожит, без оглядки зверь бежит, птицы во все стороны разлетаются.
Говорит Дюк Степанович:
– Кто бы ни был в шатре, выходи на бой!
Открываются в шатре полотняные полы, и выходит из него не безусый юнец и не привратник хромой, а сам богатырь Илья Муромец. Как увидел Дюк Степанович Муромца, стал он бел лицом. В ноги Илье добрый молодец валится, говорит ему:
– Один на Руси могуч богатырь, седой Илья Муромец! Будь мне старший брат, а я тебе – младший брат.
Илье полюбились такие речи. Отвечает Илья Дюку Степановичу:
– Если в Киеве кто обидит тебя, пусти в синее небо весть с калёной стрелой. Сокол ту стрелу подберёт, мне, Илье, её принесёт.
Обнялись они, побратались. Долго ли коротко, приезжает Дюк Степанович на княжеский двор, поднимается по широкой лесенке на каменное крыльцо, а с крыльца-то – и в княжью гридню: крест кладёт по-писаному, поклоны ведёт по-учёному.
Встречает Дюк княгиню Апраксию, а та говорит: «Князя Владимира дома нет – он с боярами в церкви у заутрени».
Сел тогда Дюк на своего Гнедка, приехал в собор Богородицы. Встал Дюк Степанович возле князя Владимира между Бермятой Васильевичем и Чурилой Пленковичем.
Князь увидел его и спрашивает:
– Кто ты, из какой земли и какого племени?
Отвечает Дюк:
– Я из города Галича, из богатой земли Волынской, молодой боярский сын Дюк Степанович.
Говорит князь Владимир:
– И давно ты, боярский сын, к нам из Галича?
Отвечает Дюк Степанович:
– Вечерню стоял я в Галиче, а к заутрене поспел в Киев-град.
Бермята Васильевич с Чурилой тому не верят:
– От Галича до Киева прямой дорогой езды три месяца, а окольной-то – все шесть месяцев, если кони есть переменные.
Спросил тогда князь Владимир молодого Дюка Степановича:
– Дороги ли кони в Галиче?
Отвечает тот:
– Есть и по рублю, и по два, и по ста, и по пятисот – а моему коню я и цены не знаю.
Как заутреня кончилась и вышли они на улицу, смотрят: весь народ на Гнедко любуется. Поехал Дюк Степанович с князем и боярами по Киеву, головой качает, приговаривает:
– У матушки моей в Галиче все мостовые дубовые, а твои, князь, неровные – видать, сосновые.
Едут дальше они по городу Киеву. Увидел Дюк Степанович икону над воротами, взялся князю выговаривать:
– У моей матушки в Галиче иконы повсюду висят!
Приехали они на княжий двор. Стали слуги ссыпать коням в ясли пшеницу белояровую.
Говорит Дюк:
– У моей матушки в Галиче пшеница порассыпчатее.
Поднялись они в гридню, сели за дубовый стол. Дюку Степановичу еда не нравится – и вино-то у князя горькое, и калачи пахнут сосновой хвоей. Говорит Дюк:
– То ли дело у моей милой маменьки в Галиче!
Чурила Пленкович на такие речи обиделся. Решил Чурила с Дюком удариться об заклад, кто кого богаче оденется. Поставили они поруку пятьсот рублей. За Чурилу ручается и князь, и все бояре, а за Дюка никто не готов ручаться, кроме киевской голи. Только князь с боярами эту голь не слушают: требуют они других поручителей. Догадался тогда Дюк Степанович, послал он калёную стрелу с весточкой в синее небо. Сокол стрелу схватил, принёс её Илье Муромцу. Быстро собрался Илья Муромец в Киев: всего-то сделал Бурушко три богатырских скока, а уж возле княжеского крыльца удила грызёт. Поручился Илья за младшего брата, за славного Дюка Степановича.
Вот Чурила Пленкович обувает сапожки – зелен сафьян: под пяту хоть соловей лети, а кругом пяты хоть яйцом кати; надевает и шапку ушистую, пушистую да завесистую. А Дюк Степанович обул лапотцы семи шелков, яхонтами украшенные, каждый камень стоит всего города Киева, надел он свою соболиную шубу – в пуговках у той шубы
