и кто знает, что ещё может приключиться с ними в пути за это время – возможно, им вообще не суждено снова увидеть этот прекрасный ящичек, как и саму Дубовую заводь!
– Цивли, цивли! – раздалось где-то рядом.
Чуть выше по течению прямо над поверхностью воды промелькнула пёстрая трясогузка. Траектория её полёта напоминала американские горки – вверх-вниз, вверх-вниз, – а в клюве она несла множество сочных мушек-однодневок.
Птенцы услышали знакомые звуки, и из гнезда высунулись пять покачивающихся головок, раскрылись пять клювиков. Трясогузка накормила птенцов, разделив улов поровну. Каждый год она строила своё гнездо здесь, под мостом.
Крик трясогузки разбудил Вьюнка. Поначалу он не мог понять, где оказался, потому что ему снились какие-то великаны, лодки и рыба. Он протёр глаза и пару секунд лежал, глядя на каменную стену и собираясь с мыслями.
Ну конечно! Теперь он всё вспомнил: Лесное озеро, мост и гнездо трясогузки! Вьюнок приподнялся на локтях. Меум лежал на корме, свернувшись на спальных мешках, и похрапывал, издавая забавные свистящие звуки.
– Цивли, цивли!
Вьюнок встал, пошатываясь, потому что его нога сильно затекла.
– Госпожа Трясогузка! Здравствуйте, госпожа Трясогузка!
Мать семейства сидела на краю гнезда, повернувшись чёрно-белой спинкой к лодке; она не заметила ни «Стрекозу», ни её экипаж.
– Боже! Ну и напугали же вы меня! – сказала она, слегка подпрыгнув и уже собираясь упорхнуть. – Вот как! Это гномы!
Трясогузка узнала гномов, потому что присутствовала на большом сходе на лесной поляне, где собрались все обитатели Вороньего леса.
– Что же вы здесь делаете? – спросила она, оправившись от удивления.
– Мы направляемся вверх по ручью, чтобы найти нашего пропавшего друга. Не могли бы вы рассказать нам, что ждёт нас впереди? Сильное ли там течение, есть ли там водопады или стремнины?
– Нет, – ответила трясогузка, – насколько мне известно, водопадов там нет. Течение спокойное, вплоть до сáмого парка. А потом вы окажетесь у большого озера.
– Большое озеро? – переспросил Вьюнок. – Парк? О чём вы говорите?
– Как, разве вы не знаете? Клобберовский парк! Это очень красивое место. А напротив парка на озере есть Тополиный остров, там гнездятся цапли – по крайней мере, весной они там жили, – добавила трясогузка, – потому что лорд Клоббер поговаривал о том, чтобы убрать с острова все гнезда, так как цапли таскают его форель. Смотрите, поосторожнее там, на озере, на такой маленькой лодчонке, – предупредила она, – иногда там поднимаются очень высокие волны.
– Вот досада! – воскликнул Вьюнок. – А я-то думал, что выше Вороньего леса лишь дикие места. Мы не хотим, чтобы нас заметили, это крайне нежелательно.
Об особенностях Причуди за Клобберовским парком и озером трясогузка ничего не могла рассказать, и, после того как Вьюнок похвалил её выводок, она улетела, потому что птенцы опять проголодались и громко пищали, требуя еды.
Вьюнок разбудил товарищей и рассказал о том, что поведала ему трясогузка.
– Досадно, но ничего не поделаешь. Нас могут заметить, но придётся рискнуть. Я не в восторге от идеи плыть по озеру в темноте, но если мы будем ждать восхода луны, то отплывём лишь после полуночи. Самое лучшее, что мы можем сделать – это поужинать и отправиться в путь.
Наступил вечер. Клонящееся к закату солнце окрашивало золотом воды ручья, и это сияние воды ослепляло гномов. Подёнки исчезли. Пахло свежестью, а с густых ветвей каштанового дерева, растущего сразу за мостом, падали капли дождя, который прошёл здесь, пока гномы прятались под мостом.
– Я здорово проголодался, – сказал Вьюнок. – Не знаю, как вы, ребята, но я бы не отказался от жареного гольяна.
– Не кажется ли тебе, что разводить здесь костёр очень рискованно? – спросил осторожный Тысячелист. – Никогда не знаешь, кто может оказаться поблизости.
– Ха! Давайте рискнём!
На самом деле, с тех пор, как Вьюнок проучил великана Громобоя, он стал весьма самоуверенным и совсем не беспокоился о том, что кто-нибудь из людей может его увидеть. Ему надоело ходить крадучись, прятаться и жить, боясь попасться людям на глаза, – зачем волноваться, если их можно сразить маленьким дубовым листочком!
Гномы выбрались на берег за мостом, и Меум с Тысячелистом сразу отправились за дровами. Вьюнок занялся приготовлением ужина: он почистил рыбу и выложил её на сковороду. Сковороду эту сделали сами гномы, и сделали довольно искусно. Вы, конечно, помните, что гномы собирали все медные наконечники от патронных гильз, которые находили в Вороньем лесу. Так вот, из трёх или четырёх таких наконечников они выковали превосходные маленькие сковородочки. Конечно, на одной такой сковородке могли уместиться лишь несколько гольянов, но на ней можно было поджарить и более крупную рыбу, если порезать её кусочками. Раковины моллюсков плохо подходили для жарки (хотя и были более вместительными), потому что трескались на огне.
Через некоторое время Меум и Тысячелист вернулись с сухостоем, стеблями дикого болиголова, сухими листьями и травой, и совсем скоро в вечернем воздухе повис голубоватый дымок и аппетитный запах жарившейся рыбы.
Вьюнок был так голоден, что по его бороде струилась тонкая ниточка слюны. Тысячелист ушёл в ближайший лесок и вскоре вернулся с полным колпаком дикой земляники. Славный это был ужин!
Тем вечером всё представлялось гномам в розовом свете; от великана они избавились, небо прояснилось, снова с ними была их любимая «Стрекоза», и теперь оставалось лишь найти Морошика.
Гномы едят не ножом и вилкой, а старым добрым примитивным способом – руками. Берут рыбку за голову и хвост и по кусочку откусывают филе на спинке – точно так же ела рыбу и Выдра. Костей они не трогали; вообще говоря, это очень хороший способ есть рыбу – горяченькую, прямиком со сковороды. Если не верите, попробуйте сами!
– Ох… Теперь я чувствую себя гораздо лучше! – наконец произнёс Вьюнок, вытирая жирные пальцы о бороду и бросая в рот последнюю ягодку земляники. – Я готов двинуться дальше хоть сейчас. Давайте не будем дожидаться захода солнца – до него ещё несколько часов!
Меум встал и направился к лодке. Запрыгнув в неё, он начал возиться с травяной верёвкой, и в это время его взгляд, беспечно блуждавший по заросшему плющом каменному мосту, остановился на каких-то каракулях, нацарапанных на одном из камней, покрытом серым лишайником. Меум пригляделся и увидел вот это:
Для нас эти каракули не значат ровным счётом ничего, но на гномьем языке это означало: «Морошик, месяц кукушек».
Не подумайте, что гномы пишут так же, как и мы; у них есть собственные цифры и алфавит. Облако и веточка с ягодами были теми знаками, которыми Морошик изображал своё
